Север Гансовский - Надежда [Рассказы и повести]

— Нет, нет! — воскликнул Кларенс. Он готов был пообещать всё, что угодно, лишь бы бандиты не вошли в комнату. — Я не буду никому рассказывать.

— Ну вот и хорошо, — с ласковой издевкой сказал маленький. — Пойдем, Мальчик. — Он взял детину за плечо. — Мистер Кейтер подумает и поймет, что надо с нами согласиться.

Неожиданно он подошел к репортеру и потрепал его по плечу. Кларенс с омерзением отшатнулся.

— Пугливый, — сказал маленький. — Ну пошли.

Бандиты вышли. Кларенс запер за ними дверь и в изнеможении прислонился к стене. Он не ожидал, что это будет так страшно.

Он простоял с минуту, прислушиваясь к тому, как на мостовой зарычал на холостых оборотах мотор и машина двинулась с места. Уехали.

Пошатываясь, он вернулся на кухню. Ощущение покоя и прочности, которое еще полчаса назад исходило от всего начищенного и тщательно вымытого хозяйства Люси, исчезло. Кухня была осквернена.

Он нагнулся и подобрал спичку, брошенную бандитом, затем достал половую тряпку из-под раковины и затер плевок. Пусть Люси ничего не подозревает.

Скрип отворяемой двери заставил его оглянуться. Позади стояла жена в халате, бледная, с горящими глазами и с утюгом в руке.

В течение целой минуты Кларенс смотрел на жену. Затем нервное напряжение, вызванное только что окончившейся сценой, превысило его силы. Глядя на сжатые губы Люси, ее растрепанные волосы и утюг в руке, он отступил на шаг и разразился истерическим смехом.

Он смеялся до тех пор, пока у него не заболел живот Люси усадила его за стол и дала напиться.

— Ты всё слышала? — спросил он, отдышавшись.

Люси кивнула.

— Что же нам делать?

— Немедленно уехать.

Уехать? Кларенс сгорбился и скрестил руки на груди.

Люси запахнула халат и плотнее уселась на стуле.

«Уехать»? Всё в нем возмущалось против такого выхода. Уехать означало предать Бенсона и Каталони, и грузчиков, работающих в порту, которые хотя и не знали его, должны были теперь по каким-то высшим законам морали рассчитывать на его помощь.

«Уехать»! Кларенс сжал голову руками. Он понимал, что именно сейчас, сегодня вечером, десять минут тому назад в жизни его случилось что-то непоправимое. Еще час назад, когда он собирался теми или другими способами бороться против бандитов, он мог считать себя человеком. Но теперь, если он уедет, вся его прошлая жизнь лишается всякого смысла. Зачем было воспитывать дочь, зачем было стараться поступать всегда с людьми порядочно и благородно, если всё это — доброе, порядочное и хорошее — могло быть сразу разрушено посещением двух подлых, грубых и невежественных существ? Кларенс знал: очень часто он кривил душой, давая по приказанию начальника отдела какую-нибудь заведомо ложную информацию в газете, нередко участвовал в кампаниях против прогрессивных профсоюзов или каких-нибудь организаций, которые считались «красными», участвовал, зная, что правда была на другой стороне. Но он, как и большинство его знакомых — интеллигентных людей, — считал, что это неизбежно, и утешал себя тем, что в личной жизни он оставался порядочным и честным. Но теперь и личная честность его была поставлена под удар. Дело дошло до того, что от него требовали стать мерзавцем. Жизнь добралась до того запретного уголка в его сердце, который один только позволял ему считать себя человеком.

«Уехать»! А разве был какой-нибудь другой выход? Он вспомнил две наглые фигуры у себя на кухне. Да, он хотел бороться, и борьба представлялась ему подвигом. Он хотел выступить против сил зла и победить. Но теперь оказалось, что это было слишком страшно. Когда эти силы появились перед ним в виде двух выродков, с которыми нельзя было спорить или обсуждать высокие материи, которые знали только один довод — кулак, нож и револьвер, решимость его поколебалась. Но ведь были люди, которые шли на эту борьбу. Коммунисты, которых судили и прятали в тюрьмы, профсоюзные организаторы из «розовых»…

Кларенс вздохнул. Теперь он понял, чего стоил подвиг всех тех, кого они преследовали и на кого клеветали в своей газете. Эти люди не только сохраняли свои убеждения для себя, — они боролись за них. Не только мыслили, но и действовали. Они встречались с такими, как Боер, Петух; с такими, как Бирн или эти двое, пришедшие к нему. Они не боялись ударов и наносили их сами. Их избивали, сажали в тюрьмы и убивали, но всё-таки они делали свое дело, шли вперед и добивались своего.

А он? Кларенс вспомнил издевательское, шутовское поведение маленького и наглость верзилы в кожаной куртке. Они пришли к нему не как к борцу, которого можно опасаться. Они знали, кого они встретят. Они пришли к жалкому трусу, которого можно запугать двумя— тремя угрозами.

Он снова вздохнул. Люси смотрела на него. Она ждала.

Кларенс знал, что от его решения зависит теперь всё его будущее. Он понимал, если он уступит бандитам, он никогда уже не сможет считать себя человеком. Где бы он ни был — здесь или в другом месте, — он будет помнить, что отступил при первом столкновении. Он будет знать, что жизнь его подобна существованию червяка, который живет только потому, что никто не обращает на него внимания. Может ли он жить таким червяком?

Он поднялся и зашагал по кухне.

— Уехать! Понимаешь, — он остановился и показал в сторону комнаты, где спала дочь, — мы не можем думать только о себе.

— Да, — сказала Люси. — Больше всего мы должны думать о ней.

Она не поняла его мысли, и Кларенс продолжил ее.

— Ведь ей жить в том мире, который сделаем мы. Ведь нельзя всё время прятаться… Она считает нас самыми сильными, самыми умными, самыми смелыми. Разве мы можем ее обмануть?

Ему хотелось сказать, что бегство было бы предательством и по отношению к дочери тоже. И ко всему миру. Но он никак не мог сформулировать этой мысли.

Люси, однако, поняла его. Она нахмурила брови и снова задумалась.

— Но что же ты можешь сделать? Ты ведь пробовал уже.

— Есть еще профсоюз, — сказал Кларенс.

Он вспомнил о профсоюзе, но теперь у него не было никакой уверенности, что они возьмутся за это дело. У них вполне достаточно своих.

— Какой профсоюз?

Кларенс рассказал ей о швейниках.

— Это значит, — закончил он, — что мы станем изгоями. Профсоюз считается «красным». Если я с ними свяжусь, мне уже будет закрыт путь в газету. Всё равно, помогут они или нет.

— А у тебя есть уверенность, что они помогут?

— Не знаю.

Возбуждение оставило Кларенса. Он почувствовал, что измучен испытаниями последних дней.

— Помогут или не помогут, — сказала Люси, — мы сделаем так. Я и Кэт уедем к маме в Минесоту, а ты передашь им всё дело и приедешь сразу же к нам.

— Хорошо.

Кларенс сел на стул. Он понимал, что это было полумерой. В конце концов передать всё дело профсоюзу означало только сохранить перед самим собой какую-то видимость порядочности.