Роберт Маккаммон - Кардинал Блэк

Хадсон вздохнул.

— Спасибо, что уделили мне время… и спасибо за чай, — кивнул он Берри.

Сможет ли он удержаться и не высказать ей все то, что буквально разрывало его изнутри и стремилось сорваться с губ? Это была трудная битва, но исход ее был предрешен заранее.

— Я уверен, что мы еще увидимся, к моей великой радости, — выдавил он.

— С удовольствием, сэр. — Она тоже встала и присела в реверансе. Хадсону в этот момент показалось, что над ней парит какой-то невидимый демон, манипулирующий ею с помощью нитей, словно марионеткой.

Нэш махнул рукой в сторону двери.

— Уверен, выход вы найдете сами.

— Именно его я и собираюсь найти. И не только для себя.

Хадсон с такой силой рванул с крючка коричневое вельветовое пальто, что крепление, на котором оно висело, отлетело в сторону и со звоном упало на пол. Он натянул пальто поверх одной из фланелевых рубашек, которые ему подарили вместе с пиджаком и двумя парами бриджей — его собственную одежду сняли с него в первые полчаса пребывания в этой проклятой деревне и, вероятно, бросили в огонь. По крайней мере, ему вернули его ботинки, что, определенно, можно было счесть положительным моментом.

У самой двери дома Нэшей Хадсон, привыкший к теплу камина, заранее поежился, приготовившись к встрече с уличным холодом. Не удостоив взглядом ни фальшивого отца, ни «невменяемую» дочь, он приосанился и вышел на Конгер-Стрит, где в опустившихся голубых сумерках его поджидали четверо мужчин с факелами, пистолетами и клинками.

Один из них — на вид полный тупица — схватил Хадсона за плечо и повлек за собой.

Сделав всего пару шагов, Хадсон резко остановился. Из его ноздрей повалил пар.

— Если хочешь сохранить эту руку, отпусти меня.

— Угрожать вздумал? Мы не потерпим от тебя этого дерьма! — рявкнул другой и приставил острие рапиры к небритому подбородку Хадсона.

Хадсон Грейтхауз рассмеялся. Это хоть как-то помогло ему снять накопившееся напряжение и вместе с тем высказать свою реакцию на весь бред, творящийся вокруг. Кажется, именно бредом это назвал Фредерик Нэш — так называемый мэр этого проклятого места?

Впрочем, с виду трудно было охарактеризовать Прекрасный Бедд таким эпитетом.

Вокруг Хадсона раскидывалась деревня с маленькими домиками и ухоженными улицами, которые вкупе могли бы представлять собой одно из самых очаровательных мест в стране, если б не нескольких строений, превратившихся по какой-то причине в руины — лишь они портили всю картину. К слову, Хадсону до сих пор отказывались объяснить причину сих разрушений.

Из дымоходов кухонь и гостиных близлежащих домов поднимался дымок, в окнах весело горели фонари, люди в зимних костюмах прогуливались по улицам, словно направляясь на обед или в театр в лучших кварталах Лондона. К слову, вчера вечером на главной площади состоялся концерт скрипача и аккордеониста, на котором присутствовало около сорока жителей, согреваемых щедрым теплом костра.

Все здесь держались вычурно вежливо и дружелюбно, и Хадсон не мог понять, как это могло сочетаться с тем, что ему приставляют клинок к горлу прямо посреди улицы, а Берри Григсби безвольной марионеткой прозябает в доме Фредерика и Памелы Нэш. И ведь никому не было до этого никакого дела! Как не было дела и до множества пятен крови, которые Хадсон обнаружил в стыках между камнями площади. Он не представлял себе, откуда они там взялись, но понимал, что событие, оставившее после себя такие следы, должно было быть поистине ужасным.

Хадсон оглянулся на дом Нэша и увидел одинокую фигуру, стоявшую у окна. В руке она держала подсвечник с единственной горящей свечой. Хадсон подумал, что это могла быть Берри, но не брался утверждать это наверняка, потому что стекло покрывал иней. Миг спустя еще одна фигура — Нэш? Или его жена? — появилась позади первой, обняла ее за плечи и увлекла за собой в темные закоулки дома.

— Шевелись , — рыкнул мужчина с клинком.

Хадсон отвернулся от дома и зашагал к коттеджу на Блюфиш-Лейн, который ему предоставили. За время своего пребывания здесь он успел отметить, что все местные улицы названы в честь каких-нибудь морских тварей. Это казалось ему очередной жалкой попыткой уподобить Прекрасный Бедд настоящей деревне, тогда как на самом деле это место было чем-то средним между фортом и тюрьмой. Хадсон сделал еще четыре шага по Конгер-Стрит, прежде чем вся чудовищность и трагичность того, что случилось с Берри, обрушилась на него, как десятиколесный лесовоз. Широкоплечий, крепкий, ростом в шесть футов и три дюйма — он вдруг сжался, задрожал и пошатнулся. На глаза навернулись жгучие слезы бессилия. Он чувствовал, что вот-вот лишится сил и упадет в обморок. Остатки его воли уходили лишь на то, чтобы не позволить себе этого сделать, поэтому, когда мужчина за его спиной грубо толкнул его, Хадсон снес этот оскорбительный тычок, как последний хлюпик. В присутствии Берри он еще мог сдержаться, но теперь шок от увиденного начал овладевать им, превращаясь в странное ползущее ощущение на руках и кистях. Теперь это не имело ничего общего с желанием почесать кулаки в хорошей драке — нет, это ощущение было настоящим, и, поднеся свои руки к свету факелов, Хадсон увидел на них десятки больших черных пауков, снующих меж пальцев.

На лице выступил пот. Захотелось закричать… и Хадсон закричал бы, если б более хладнокровная часть его мозга не подсказала ему, что страшная галлюцинация была остаточным эффектом от наркотика, которым его накачали по прибытии в этот маленький уголок ада. Тем временем иллюзии продолжали атаковать его. Языки пламени факелов прямо на глазах превратились в сущий кошмар: как хлысты, они начали стегать Хадсона, и в них маячили искаженные и изуродованные лица мертвых людей, которых он видел на поле битвы давным-давно, когда был английским солдатом в последние годы франко-голландской войны. Пламя обвило кисти рук, словно вознамерилось вырвать его из Прекрасного Бедда и бросить рядом с измученными душами на берег, откуда никто никогда не возвращался.

Хадсон зажмурился и крикнул во всю мощь своих легких:

— УБИРАЙТЕСЬ!

Этот крик был таким отчаянным и громким, что заставил конвоиров натолкнуться друг на друга в попытке шарахнуться от своего пленника прочь. В испуге они навели на него пистолеты и острия своих клинков. Руки каждого из них заметно дрожали — и дрожали так сильно, что едва ли им удалось бы попасть даже в дикого быка с шести шагов. Впрочем, разъяренный дикий бык сейчас казался им более безопасной мишенью, нежели человек, стоявший перед ними.

— Тише , — сказал кто-то, успокаивающим тоном.

Хадсон открыл глаза. Впереди в свете пламени факелов, которое вновь приобрело привычные черты и более не напоминало огненные руки мертвецов с выжженными глазами, стоял жилистый мужчина, известный под именем Сталкер.