Жорж Санд - Крылья мужества

Хромуша завладел этой кельей, покинутой уже много лет тому назад, вероятно оттого, что холм осыпался. Он положил на скамью узелок свой, нарезал сухой травы и устроил себе из нее постель.

— Теперь, — думал он, — ни портной, ни тетушка Лакиль никогда не отыщут меня. Я славно заживу здесь! Вот если бы только была у меня здесь хоть одна корова из нашего стада, мне было бы повеселей.

Он задумался о коровах, которых, впрочем, никогда особенно не любил; ему взгрустнулось; делать ему было нечего, так как хлеба у него было достаточно еще дня на два, и он решился не выходить из дюны, пока, по его соображениям, портной мог быть в окрестностях; со скуки он залег спать, хотя было еще светло, и проспал до вечера. Проснувшись, он обрадовался темноте, потому что впотьмах портному было труднее найти его, и вышел из пещеры. Перед нею был овраг, поросший травой и испещренный множеством цветов.

— Это будет мой садик, — решил Хромуша и стал прогуливаться по этому странному садику.

Овраг был окружен почти прямыми скатами холма, так что из него был виден только клочок неба. Хромуша был в нем точно в норе. Он не помнил, с которой стороны попал в него, и задумался о том, как же он выберется оттуда, когда захочет выйти из своих владений?

Теперь усталость его прошла, он был сыт и спокойнее духом и в первый раз в жизни принялся соображать и размышлять. Он сообразил, что так как в пещере кто-то жил, то непременно должен быть какой-нибудь путь, которым приходили и уходили оттуда. Он решил также, что море должно быть где-нибудь близко, потому что он находился в глубине дюны, далеко от тропинки, прорезывающей ее почти посредине той самой тропинки, по которой он убежал от портного. Но отчего же не было видно моря? Овраг поворачивал несколько вправо. Хромуша пошел влево и скоро пришел к невысокой стене, очевидно сделанной рукою человека; в стене было пробито отверстие; мальчик взглянул в него и увидел море футов на сто ниже того места, где он стоял. Из-за темных туч выплывала луна. Хромуша очень обрадовался, что море было близко, так что он во всякое время мог любоваться на него и слышал плеск его волн, этот плеск станет убаюкивать его, и под мерный ропот его он станет спать в пещере гораздо спокойнее и безопаснее, чем на Черной Корове, которая вся дрожала от напора волн. Он внимательно осмотрел внутреннюю стену утеса; в этом месте дюна была так тверда, что ее можно было назвать утесом. Стена была совершенно отвесная и неприступная. Человек, живший здесь когда-то, должно быть, также скрывался, потому что пробил себе сторожевое окно в таком диком и крутом утесе.

Потом Хромуше захотелось посмотреть другой конец этого оврага, в котором он был заключен, и пошел было туда, но вдруг ему загородила дорогу глубокая расщелина в совершенно прямой естественной стене.

При свете месяца, полузакрытого тучами, мальчик старался отыскать тот путь, которым попал в овраг. Ощупью пробрался он около расщелин по грудам осыпавшейся и загромоздившей их земли; но дорога эта оказалась так опасна, что он решился отложить поиски до утра. Луна все более и более заволакивалась тучами, но надо рвом было еще не совсем темно. Хромуша пробрался в пещеру по окраине своего садика; ему не хотелось спать, но ему было скучно в темной пещере; он думал, что маленькие духи прилетят утешить его своим пением, но вокруг него раздавался только глухой рев разыгрывающейся бури; мальчик заснул тревожным сном.

Он, обыкновенно, спал так крепко, что никогда не видал снов, а если и видел когда, то не помнил. Но в эту ночь ему много грезилось. Он видел, будто ходит по дюне и никак не может выбраться из нее; потом вдруг он очутился как-то в родительском доме, отец его считал деньги и все твердил: “Восемнадцать, восемнадцать, восемнадцать!” Дуси предлагал портному восемнадцать ливров за первый год ученья Хромуши, а портной хотел двадцать. Отец Дуси крепко стоял на своем и все твердил: восемнадцать да восемнадцать, до тех пор, пока портной не согласился. Тогда Хромуша почувствовал, как на него опустилась безобразная, крючковатая рука портного; он вскрикнул от ужаса и проснулся.

В пещере было темно как в могиле. Хромуша насилу сообразил, где он, и начал уже было успокаиваться, как вдруг, в двух шагах от него, совершенно внятно раздалось: “Восемнадцать, восемнадцать, восемнадцать!”

Хромуша замер от ужаса, волосы у него стали дыбом, на теле выступил холодный пот. Голос, сказавший это роковое число, не был похож на звучный, сильный голос его отца. Нет! Это был какой-то хриплый, разбитый голос, ну вот точно как у портного! Неужели портной был в пещере? Неужели он отыскал-таки приют Хромуши и уведет его с собой? Мальчик вне себя от ужаса, спрыгнул со скамьи, на которой лежал… что-то зашумело около него.

— Восемнадцать, восемнадцать, восемнадцать! — затвердило невидимое существо хриплым голосом и что-то вихрем вылетело из пещеры. — Восемнадцать, восемнадцать, восемнадцать! — раздалось еще несколько раз, пока наконец голос замер вдали.

Хромуша немножко опомнился, когда враг его удалился.

— Может быть, — пришло ему в голову, — буря случайно загнала портного в пещеру. Он не видал меня, пока я спал, а когда я проснулся и соскочил со скамьи, он, верно, испугался меня, поэтому и убежал.

Мысль, что портной был трус, даже, может быть, еще более трус, чем сам он, Хромуша, воодушевила его необычайной храбростью. Он взял палку, положил подле себя на скамью и снова улегся, с твердой решимостью не давать пощады врагу, если он появится.

Он заснул, но через несколько времени опять проснулся; буря прошла, трава у входа в пещеру была освещена луной. Пока Хромуша спал, шел дождь, и листья висячих растений, спускавшихся над отверстием пещеры, сверкали как изумруды.

Вдруг Хромуша, к крайнему своему удивлению, услыхал где-то недалеко мычанье быков, блеянье коз и собачий лай. Голоса этих животных раздавались так часто, что он, закрыв глаза, мог вообразить, что находится дома; однако он очень хорошо знал, что он в пещере посреди пустыни. Каким же чудом могло быть в этих местах стадо? А если это было стадо, то, значит, где-нибудь неподалеку жили и люди.

Сначала голоса эти нравились ему; слыша их, он чувствовал себя уже не таким одиноким в пустыне, но вдруг с разных сторон множество голосов опять закричало диз юйт, диз юйт! [2] По-французски dix-huit — восемнадцать звучит очень похоже с птичьим чириканьем. Точно, будто, на всех вершинах дюны сидело по портному, и все они пугали Хромушу и смеялись над ним. Он не мог уже снова заснуть и, притаясь в уголке стал дожидаться, когда рассветет, но крики затихли. Наконец занялась заря. Хромуша вышел из пещеры и посмотрел вокруг. Нигде не было ни души, только на вершинах дюны сидело множество птиц. Несколько птиц пролетело над головою мальчика. Тут были болотные кулики разных видов, пиголицы с блестящими как изумруды зелеными перьями порхали, рассекая воздух грациозными движениями крыльев; большая выпь летела уныло, закинув на спину голову и вытянув лапки. Хромуша никогда не видал таких птиц и не знал, как они называются, потому что в той местности, где он жил, не было ни озерка, ни реки, и перелетные птицы не останавливались там для отдыха. Он рассматривал их с удовольствием, но все-таки не мог объяснить себе причины странных голосов, слышанных ночью, и решился посмотреть, нет ли поблизости какого жилья.