Марсель Паньоль - Слава моего отца (Детство Марселя - 1)

Перед уходом благородный эксперт открыл принесенный с собою старый чемодан. Он вынул великанскую курительную трубку; сделанную из древесного корневища, головка которой была величиной с мою голову, и преподнес эту трубку моему отцу "как достопримечательность". А моей матери он подарил ожерелье из раковин, принадлежавшее самой королеве Ронавалло16, затем, извинившись перед дядей Жюлем, что не предвидел встречу с ним на выставке, и добавив, что "от ожидания мсье ничего не потеряет", старьевщик отвесил церемонный поклон и величественно удалился.

* * *

Первая половина июля была необыкновенно длинная.

Наша мебель томилась ожиданием в коридоре, а мы - в школе, где почти ничего не делали.

Учителя читали нам сказки Андерсена и Альфонса Доде, потом мы шли во двор и играли там без всякого удовольствия; медленное, но верное приближение долгих летних каникул, во время которых игры продолжаются целую вечность, вдруг сделало наши забавы на школьном дворе какими-то быстротечными и лишило их очарования.

Я непрестанно повторял про себя магические слова: "вилла", "сосновый бор", "холмогорье", "цикады". Наверно, цикады водились и среди школьных платанов, но я никогда не видел цикад вблизи, а отец обещал мне их уйму, и притом на холмах их чуть ли не рукой достать можно...

Однажды под вечер дядя Жюль и тетя Роза пришли к нам обедать. Это был обед-совещание: обсуждалась подготовка к предстоящему завтра переезду.

Дядя Жюль, считавший себя великим организатором, объявил, что из-за плохой погоды невозможно было достать фургон, да и обошлось бы это в целое состояние - наверно, в двадцать франков. Поэтому он нанял небольшую ломовую подводу, которая отвезет дядюшкину мебель и его самого с женой и сыном за семь франков пятьдесят сантимов.

А для нашей семьи дядя Жюль нашел крестьянина, зовут его Франсуа, и его ферма стоит в нескольких сотнях метров от "виллы". Франсуа ездит два раза в неделю в Марсель, продает на рынке свои фрукты. Возвращаясь домой, он захватит нашу мебель, каковую и доставит на "виллу" за сходную цену - за четыре франка. Отец остался чрезвычайно доволен этой сделкой, но Поль спросил:

- А мы? Мы тоже поедем на тележке?

- А вы, - ответил Великий Организатор, - поедете трамваем до Барасса и оттуда догоните вашего возчика pedibus cum jambus17. Для твоей мамы найдется местечко на тележке, а трое мужчин пойдут за ной следом вместе с возчиком.

Трое мужчин с радостью согласились, и беседа, затянувшаяся до одиннадцати часов ночи, стала захватывающе интересной, ибо дядя Жюль завел речь об охоте, а отец - о насекомых, так что я всю ночь напролет, пока не проснулся, бил из охотничьего ружья сороконожек, кузнечиков и скорпионов.

На другое утро мы были в восемь часов уже готовы и одеты в летние костюмы: в штанишки из сурового полотна и белые рубашки с короткими рукавами и синими галстучками.

Все это было сшито руками моей матери; легкие картузы с большими козырьками и холщовые туфли на веревочной подошве купили нам в универсальном магазине.

Отец нарядился в куртку с хлястиком и двумя большими накладными карманами и в темно-синий картуз; а маму удивительно молодило и красило ее самодельное белое платье в мелких красных цветочках.

И только сестренка тревожно глядела из-под василькового чепчика широко раскрытыми черными глазами: она понимала, что мы покидаем наш дом.

Возчик предупредил нас: час отъезда зависит не от него, сколько бы он ни старался, а от того, как скоро он сбудет свои абрикосы на рынке.

Видно, в этот день товар раскупался не слишком быстро: Франсуа не приехал даже в полдень.

Поэтому, позавтракав в нашем уже опустевшем доме колбасой и холодным мясом, мы то и дело подбегали к окну, боясь упустить вестника лета.

Наконец он явился.

* * *

Это была голубая тележка, полинявшая от дождей; сквозь облезшую краску на кузове просвечивали волокна дерева. Ее очень высокие колеса были изрядно расшатаны, и кузов кренило набок; когда они переставали вращаться - а это случалось поминутно, - тележку встряхивало, и раздавался лязг.

Железные ободья подскакивали на мостовой, оглобли скрипели, из-под копыт мула сыпались искры. То была колесница приключений и надежд...

Крестьянин, который ею правил, носил не куртку и не блузу, а вязаную фуфайку из толстой шерсти, свалявшейся от грязи. На голове у него сидел помятый картуз с обвислым козырьком. Но его лицо римского императора освещала белозубая улыбка.

Говорил он на провансальском языке и, посмеиваясь, щелкал длинным кнутом с плетенным из камыша кнутовищем.

При помощи моего отца и вопреки стараниям Поля (который цеплялся за самые тяжелые вещи, воображая, что помогает их нести) крестьянин погрузил все на тележку, вернее, воздвигнул на ней пирамиду из нашего скарба. А чтобы она сохраняла равновесие, он укрепил ее целой сетью канатов, веревок и шпагатиков и потом накинул сверху дырявый брезент.

Покончив с этим, он воскликнул по-провансальски:

- Ну, вот мы и управились!

И он взял в руки вожжи. Осыпав мула обиднейшими ругательствами и яростно натягивая удила, возчик вынудил это малочувствительное животное тронуться в путь.

Мы плелись за нашим движимым имуществом, точно похоронная процессия, до бульвара Мерантье. Там мы расстались с Франсуа и сели в трамвай.

Поблескивая скрежещущим железом, позванивая дрожащими стеклами, с тягучим, пронзительным визгом проносясь по изгибам рельсов, волшебная повозка помчалась навстречу будущему.

Для нас не нашлось места на скамейках, поэтому мы стояли - о радость! - на передней площадке. Я видел перед собою спину вагоновожатого, который, держа руки на двух рукоятках, с царственным спокойствием ускорял или обуздывал полет чудовища. Меня очаровал этот всемогущий человек, к тому же окутанный тайной: ведь надпись на эмалированной дощечке запрещала всем, кто бы то ни был, говорить с вагоновожатым, - наверно, потому, что он знал тьму всяких секретов.

Медленно, терпеливо, пользуясь моментами, когда пассажиров вместе с вагоном кренило набок или отбрасывало назад при торможении, я протискивался между своими соседями и добрался наконец до вагоновожатого, предоставив Поля его печальной участи. Застряв между двумя голенастыми жандармами, он при каждом толчке тыкался носом в зад стоявшей впереди великанши, которая угрожающе раскачивалась.

А там, на передней площадке, блестящие рельсы помчались мне навстречу с головокружительной быстротой, ветер вздыбил козырек моего картуза и загудел в ушах; за две секунды мы обогнали лошадь, скакавшую во весь опор.

Никогда больше, даже на самых современных машинах, я не испытывал такого чувства гордости и торжества оттого, что я, дитя человеческое, - покоритель пространства и времени.