Александр Ушаков - Воровская зона

Понимающе кивнув, Красавин вытащил из кармана толстый пакет и положил его на стол.

— Здесь пятьдесят тысяч… — проговорил он.

Затем достал «вальтер» и положил его на конверт вместе с несколькими запасными обоймами.

— Кроме этого, — он кивнул на деньги и пистолет, — я обещаю вам любую посильную помощь…

Баронин допил коньяк и потянулся за сигаретой. В связи с последними бурными событиями он стал курить куда чаще, чем обычно.

— Мне, — выпустил он клуб синего душистого дыма, — нужны два паспорта — российский и заграничный — на чужие имена и спецтехника…

— Нет вопросов, Александр Константинович, — улыбнулся Красавин. — Фотографии у вас есть?

Баронин встал с кресла и вышел в другую комнату. Порывшись в папке для бумаг, он нашел снимки для паспортов. Вернувшись назад, протянул их Блату.

— Паспорта получите завтра, — пряча снимки, проговорил тот, — вместе с набором электроники… Засим, — поднялся он со своего места, — разрешите откланяться!

Оставшись один, Баронин закурил и подошел к открытому в сад окну.

В тайге, уже не умолкая, надрывалась все та же ночная птица. Баронин стряхнул пепел с сигареты прямо в окно. «Черт с тобой, — улыбнулся он, — кричи!» Он свой выбор сделал…

Через три дня Ларс давал отходную. Отмечал, так сказать, прощание с родными краями. И сейчас в камере для свиданий, вопреки всем инструкциям и предписаниям, находились его жена, Игорь Красавин и Андрей Барский, по кличке Клест, стоявший на второй по величине группировке в Николо-Архангельске. Да и что значат все эти сухие и безжизненные инструкции по сравнению с двадцатью лимонами, отстегнутыми руководству СИЗО группировкой Каткова? Так, жалкие и никому не нужные, включая и тех, кто их писал, бумажки…

Катков слушал разговор корешей и думал о своем. Да, странная все-таки штука жизнь! Очень странная! Почти год они не могли подобрать на эту зону «смотрящего», и теперь «смотрящим» отправлялся он сам…

И это на пятом-то десятке лет! Да, он был вором в законе, и по «понятиям», время от времени должен был наведываться в родной дом, дабы еще раз доказать братве, что он и кто он. Но времена изменились, а вместе с ними и люди, и теперь на зону не то что добровольно, никого даже силой затащить было уже невозможно. Правда, его затащили… Но это был уже другой разговор, не сиюминутный…

— Что, Веня, коньячку? — хрипловатый баритон Барского, высокого мужчины лет тридцати восьми с бесстрастным лицом и тонкими губами, оторвал Каткова от печальных дум.

Взглянув в холодные глаза Клеста, Ларс кивнул, и тот быстро разлил коньяк. Чокнувшись с корешами, Катков с удовольствием выпил, но закусывать не стал, поскольку закуска, на его взгляд, только убивала букет столь любимого им напитка. Закурить — другое дело, да и то не сразу, а минуты две спустя. Что он и сделал, вытащив из лежащей на столе пачки привычного «Кента» сигарету. Клест предупредительно щелкнул зажигалкой.

— Рассчитаешься с Игорем, Андрей! — кивком головы поблагодарив Барского, как бы между прочим сказал ему, а вернее, приказал Катков, выпуская большой клуб дыма. — В те же сроки!

— Конечно, Веня! — улыбнулся тот. — Как договорились!

— А как у тебя? — взглянул Катков на Блата.

— Он согласился! — кивнул головой тот. — А кассация ушла еще вчера!

Ларс довольно кивнул. Он был уверен в этом согласии. По его глубокому убеждению, Санька был замешан из того же теста, из которого и выпекалось все настоящее. Странно было другое. Как он, с его умом и врожденным аристократизмом, мог работать на этих людей? Они не только платили ему жалкие гроши, но в конце концов его же и подставили, как какую-нибудь шестерку! Да он и был для них самой обыкновенной шестеркой, несмотря на свои две звезды на погонах с двумя просветами. Но в суде он, к великой своей радости, увидел прежнего Саньку, сильного и свободного! А это уже дорогого стоило…

Что же касается кассации, то он мало верил в нее. Не для того его убрали, чтобы выпускать. Впрочем, пусть работают, за то и деньги получают!

В камеру постучали, и дверь с неприятным, чисто тюремным скрежетом открылась. Из-за нее показалась всклокоченная голова одного из вертухаев. На его плоском лице было написано некоторое смущение.

— Вениамин Борисыч, — почтительно проговорила голова, — извини ради Бога, время…

— Да, — бросил быстрый взгляд на часы Ларс, — я помню!

Удовлетворенно кивнув, голова исчезла, и Барский быстро наполнил рюмки.

— Ну, Веня, — засуетился он, — на посошок!

Они выпили, и Катков, проводив корешей до дверей камеры, вернулся к жене. С трудом сдерживая слезы, та бросилась ему на шею, и несколько минут они простояли, тесно прижавшись друг к другу. Но вот за дверью послышалось деликатное покашливание вертухая, и Катков недовольно посмотрел на часы: времени и на самом деле оставалось в обрез. Нежно поцеловав жену, он негромко сказал:

— Все, Оля, пора…

И та, понимая все правильно, быстро повернулась к нему спиной и подняла свою нарядную, плотного китайского шелка юбку. Спустив до колен черные ажурные трусики, так соблазнительно выделявшиеся на белой гладкой коже, Катков ласково провел пальцами по ее давно уже ждущему лону. Ольга слегка вздрогнула, как всегда вздрагивала, когда он трогал ее там, и наклонилась еще ниже. И Катков с превеликим наслаждением, ощущая нежное влажное тепло, вошел в нее. Ольга застонала, а он принялся накачивать ее, ощущая при каждом качке прохладную упругость ее сладостных в любви бедер и на какие-то мгновения забывая, что будет лишен этого, может быть, самого великого на нашей грешной земле наслаждения на долгие три года…

На одной из остановок Баронин вышел из поезда. Было тепло и пасмурно. С утра шел дождь, и мокрый асфальт платформы до сих пор еще дымился в лучах уже появившегося на чистом, вымытом небе солнца.

На этой станции поезд стоял непонятно долго: целых тридцать минут, и после долгого сидения на одном месте Баронин решил размяться. Обходя мелкие лужи, в которых плавали принесенные ветром листья, он медленно шел по перрону мимо коммерческих палаток. Цивилизация дошла и сюда, и теперь там, где при историческом материализме не всегда можно было купить хлеба, торговали пепси-колой и «Мальборо». Выпив чашку на удивление хорошего кофе, Баронин, чтобы только не стоять на месте, спустился к запасным путям. И тут дорогу ему неожиданно преградили солдаты внутренней службы с автоматами на груди.

— Все, земляк, — прохрипел здоровенный сержант с заячьей губой, — приехали! Дальше пути нет! Давай назад!

И он многозначительно положил свои крупные руки на автомат. Присмотревшись, Баронин увидел за оцеплением несколько «столыпинских» вагонов. Он хорошо знал эти темницы на колесах, поездка в которых в мороз превращалась в самую настоящую пытку, а в жару в них люди разве только что не сходили с ума. Железные решетки, камеры на шесть — двенадцать человек каждая, убогий свет, полки, грязь и огромный штат охраны. И на каждой станции крупного города они пополнялись новыми арестантами.