Павел Дартс - Крысиная башня-2

Наёмников одного за другим «отфильтровали» и отвели, заперли отдельно.

Вообще у Вовчика возникла мысль, которую стоило ещё потом обсудить с Вовкой: рабочих рук в общине хватало, тем более по зимнему времени; насчёт «рабства» Отец Андрей был настроен резко против; стало быть кормить этих здоровяков не было никакого резона. Вовчик подумал, что неплохо было бы их и отпустить! — при этом дав понять, что то, что произошло на Пригорке — не случайный разгром; а тщательно подготовленная операция с заманиванием противника на Пригорок и с последующим механизированным ударом с тыла. Провести их вдоль реально длинной шеренги трупов отрядовцев и дружинников, показать им чем кончается конфликт с Озерской-то общиной! А главное — дать им понять, что община находится под защитой… этой самой, как он вчера-то в Озерье подал?.. А, «Армии Объединённых Регионов», с эмблемой — «атакующий мамонт!» Что пока что вся «армия» — это только Вовка с небольшим экипажем, — этого им знать не надо. Ну и вообще, оставшись живыми, они сами понаврут про «неисчислимую силу» столько, что и выдумывать не придётся!

Ну и отпустить их. Пусть несут по районам весть о «грозной силе» с эмблемой «атакующий розовый мамонт»!

Идея на его взгляд была весьма толковой; надо будет только обсудить детали.

Следующим привели трясущегося тощего и вонючего очкастого субъекта в грязном донельзя драповом пальто, что сразу выдавало в нём гражданского шпака — все более-менее адаптировавшиеся к нынешним полувоенным реалиям люди давно уже обзавелись или бушлатами, или зимними куртками различных фасонов, как более удобной на войне одежде. А война сейчас шла, по сути, повсеместно.

В субъекте Вовчик не без труда узнал «пропагандиста Мунделя», — давно, ещё с осенних «переговоров трое на трое» его не видел.

Мундель сильно изменился; опытный психиатр в его несколько косящих в разные стороны глазах, трясущихся руках, пене на губах и общей неопрятности сразу бы увидел прогрессирующее психическое заболевание — но Вовчик был не психиатр. Хотя то, что с Мунделем «что-то не того» про себя отметили, конечно же, все.

Парни, Крыс и Джонни, привели его и поставили перед строгой «тройкой», а сами отошли в стороны, — и тоже стало заметно, что с Серёгой Крысом «что-то не того»: он стал красный, у него дрожали руки. Попятившись назад, он ощупью, чтоб не терять «подследственного» из вида, нашёл табурет, уселся на него, и впился в Мунделя взглядом.

— Я требую, чтобы ко мне не применялись никакие репрессивные меры!! — сразу трескучим голосом возопил «пропагандист», и у Вовчика тут же появилось желание чем-нибудь перее… шарахнуть ему чем-нибудь по голове. По всяким косвенным моментам роль Мунделя во всей этой вакханалии в Озерье была известна, — но допросить самого было, естественно, необходимо. А он вон что! — требует!..

— …я не являюсь стороной конфликта, учтите! — между тем продолжал тот, — Я тот, что раньше называли «гуманитарная миссия»; и вы, Хорь, лучше всех знаете, что я, как человек гуманистических убеждений, никогда не брал в руки оружия! Всегда, по мере сил, я старался смягчать нравы — как сказал, надеюсь небезызвестный вам поэт «И чувства добрые я лирой пробуждал, И милость к павшим призывал!»

— А где ж твоя «лира»?.. — перебив словесный понос бывшего журналюги, вклинилась Катерина, — Которой ты «чувства добрые пробуждал»?.. Не в этом ли портфеле, с которым ты не расставался?

Она достала из-под стола старый обтрёпанный Мунделев рыжий портфель, известный всему Озерью.

— Глянем, что в нём?..

Мундель сначала замотал головой и было совсем глупо попытался отмазаться:

— Так это не мой!.. — но на него все посмотрели настолько с удивлением, что он несмотря на природную наглость, смешался. Уж что-что, а рыжий портфель был единственным, наверное, не только в Озерье, но и в округе километров на пятьдесят.

Сидевший в углу Крыс отчётливо дёрнулся, и Вовчик заметил, насколько стало красным его лицо — заболевает пацан, что ли. Затем опять все обратили внимание на портфель.

Катерина встала, и с некоторым усилием расстегнула порядком уже поржавевшие замки.

— Тяжёлый! — сообщила всем. Открыла портфель; и первым делом достала из него чуть изогнутую, со скруглениями по краям, толстую пластину металла. Пластина из бронежилета! — сразу догадался Крыс, но ничего не сказал. Ничего не сказали и остальные.

Выложив пластину на стол, Катерина вновь заглянула в портфель, и извлекла из него шуршащий свёрток, — развернула: чёрствый, уже подплесневевший хлеб; варёная картошка. Всё вместе — какая-то отвратная мятая каша. Баночка консервов МувскРыбы. Ложка с гнутой ручкой; тупой столовый ножик. Целый пучок разноцветных и разномастных авторучек и карандашей, цанговых и простых, перетянутых денежной резинкой. Кошелёк. Толстый бумажник с кипой разномастных визитных карточек. Маленькая баночка вазелина. Две пары носков — обе старые и вонючие; так что их не стала даже класть на стол, а брезгливо бросила на пол. Начатую пачку презервативов. Таблетки. На затёртой коробочке аккуратно написано «от сердца»; и тут же мятая пачка таблеток виагры… Растрёпанная колода карт с порнографическими фотографиями, перетянутая так же денежной резинкой, — карты Катерина так же брезгливо сбросила на пол. Достала пухлую, растрёпанную записную книжку, при виде которой зрачки Мунделя испуганно расширились. Три книги: Пастернак, «Государь» Макиавелли, и Кама-Сутра с картинками. Тетрадь, на обложке которой красиво написано: «Кодекс Озерской Республики».

И, наконец, с самого дна — обрез двустволки.

- Вот это «лира»!.. — Отец Андрей взял со стола обрез и стал его рассматривать, — Которой «милость призывал»? Зачем же вам, любезный, оружие; да ещё такое бандитское как обрез?

Обрез у него из рук взял Вовчик, стал рассматривать. Когда-то, несомненно, это было прекрасное дорогое ружьё, — судя по отделке, по качеству исполнения. Наверное, это было даже не просто дорогое, но раритетное оружие! — Бинелли 16-го калибра; хотя, как Вовчик где-то читал, Бинелли делало только калибр 12-й… То есть или это была очень качественная подделка под Бинелли; или это была воистину раритетная вещь, за которую в другое, мирное время, на каком-нибудь международном аукционе ценители отдали бы сумасшедшие деньги! Конечно, в мирное, «до-БП-шное» время; и, если бы это было полноценное ружьё, а не обрез. Причём обрез, как сразу определил Вовчик, раскрыв стволы, неухоженный — сразу видно было, что владелец и сам по себе человек неопрятный; и далёкий от оружейной тематики: ни один мужчина, ценящий и знающий оружие, не довёл бы его до такого состояния: стволы раскрывались с трудом, только что не со скрипом; экстрактор подал патроны с усилием, чуть ли не оборвав закраину, настолько патроны закисли в стволе. Да и сам ствол, видимо, никогда не чистили — на просвет в нём были и пыль, и крошки, и грязь. Впрочем, из него, наверное, и не стреляли. И вообще обрез был крайне неухоженный — коррозия уже тронула внешнюю часть оружия; особенно это было видно на дульных срезах. Вовчик осуждающе покачал головой: так довести бывшее некогда прекрасным инструментом оружие!..