Джозефина Тэй - Дитя времени

Грант услышал, как дверь в палату открылась, но не пошевелился, чтобы взглянуть на вошедшего… Он отвернулся лицом к стене в буквальном и переносном смысле.

Шаги приблизились к постели, и Грант закрыл глаза, чтобы не вступать в разговор. Сейчас ему не нужны были ни глостерширское сочувствие, ни ланкаширская деловитость. В следующий момент он почувствовал аромат легкого очарования, разбавленного вызывающим ностальгию запахом далеких полей. Грант задержал дыхание. Лилипутка пахла лавандовой пудрой, а Амазонка — мылом и йодоформом. Сейчас его ноздри приятно щекотал дорогой запах Ланкло № 5. Только одна из его знакомых пользовалась этими духами. Марта Хэллард.

Грант приоткрыл один глаз и украдкой взглянул на посетительницу. Она, видно, только что наклонялась над постелью, чтобы проверить, спит ли он, а теперь с некоторой нерешительностью — если это понятие вообще можно было применять по отношению к Марте — рассматривала стопку книг на тумбочке. В руках у нее были еще две новые книги и букет белой сирени. Интересно, принесла ли Марта сирень потому, что считала ее наиболее подходящей зимой (в театральной уборной Марты Хэллард белая сирень не исчезала с декабря по март), или же потому, что цветы гармонировали с бело-черным стилем ее одежды? На Марте была новая шляпка и жемчужное ожерелье; в свое время Гранту пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть Марте похищенное украшение.

— Я тебя разбудила, Алан?

— Нет, я не спал.

— Видно, я зря старалась, — вздохнула Марта, кладя принесенные книги рядом с их нетронутыми собратьями. — Надеюсь, эти тебе больше понравятся. Неужели тебя даже Лавиния не тронула?

— Я не могу читать.

— Сильные боли?

— Хуже. К счастью — не в ноге и не в спине.

— Что же тогда?

— Моя кузина Лаура называет это «зудом от скуки».

— Бедняга Алан… и как права твоя кузина… — Марта извлекла букетик нарциссов из стеклянной вазы, которая была слишком велика для них, театральным жестом бросила цветы в раковину и принялась вставлять в вазу сирень. — Обычно считают, что от скуки люди только зевают, но на самом деле от нее все как-то зудит.

— Как-то! Такое чувство, будто тебя высекли крапивой.

— Почему бы тебе не заняться чем-нибудь полезным? И настроение бы поднялось. Можешь изучать какую-нибудь философию — индийскую, например, — или что-нибудь в этом роде… Хотя, абстрактные измышления, возможно, не лучшая пища для твоего практического ума.

— Я думал заняться алгеброй, в школе не обращал на нее особого внимания, но я перерешал столько геометрических задач на этом проклятом потолке, что вся математика мне опротивела…

— А как насчет кроссвордов? Если хочешь, я принесу тебе сборник.

— Боже упаси…

— Кроссворды можно составлять самому. Говорят, это даже интереснее.

— Возможно. Но словарь весит несколько фунтов, кроме того, я ненавижу пользоваться справочниками.

— Я забыла, ты в шахматы играешь? Можно решать шахматные задачи: белые начинают и дают мат в три хода, и так далее…

— Шахматы интересуют меня только с декоративной стороны.

— Декоративной?

— Очень изящные фигуры: кони, пешки и все остальное. Весьма элегантно.

— Какая прелесть! Могу принести тебе шахматы… Ладно, ладно, никаких шахмат… Не хочешь ли заняться каким-либо расследованием? Тоже своего рода математика — отыскивать ответы на нерешенные вопросы.

— Ты имеешь в виду преступления? Я все свои уголовные дела знаю наизусть. С ними ничего сделать нельзя — во всяком случае, пока я тут валяюсь.

— Нет, я вовсе не имела в виду твою работу в Скотленд Ярде. Я хотела предложить кое-что более, — как бы сказать… — более классическое. Что-нибудь из тех тайн, что веками мучили умы…

— Например?

— Ну, скажем, «письма из ларца».

— Только не Мария Стюарт!

— Почему бы нет? — спросила Марта, которая, как все актрисы, видела шотландскую королеву сквозь дымку белой вуали.

— Меня может заинтересовать дурная женщина, но глупая — никогда.

— Глупая? — воскликнула Марта хорошо отрепетированным низким голосом Электры.

— Очень даже.

— Алан, как ты можешь!..

— Если бы она носила другой головной убор, а не корону, никто бы о ней и не вспоминал. Только из-за короны на нее и зарились.

— Ты считаешь, что в летней шляпке она не любила бы столь же страстно?

— Она никого никогда не любила, в шляпке или без.

На лице у Марты отразилось такое возмущение, какое ей только могли позволить вся жизнь, проведенная в театре, и час, затраченный на косметику,

— Почему ты так думаешь?

— Мария Стюарт была шести футов ростом, а почти все чересчур крупные женщины холодны в любви. Спроси любого врача.

Сказав это, Грант тут же подумал: почему раньше, за все годы их знакомства, с тех пор, как Марта впервые использовала его в качестве запасного спутника, ему не приходило в голову, что спокойное отношение актрисы к мужчинам связано с ее высоким ростом. Но Марта не провела параллелей — она продолжала думать о своем кумире.

— По крайней мере она была мученицей. Этого ты не можешь отрицать.

— За что же она приняла муки?

— За свою веру.

— Если ее что и мучило, так только ревматизм. Она вышла замуж за Дарнлея без благословения папы римского, а за Босуэла — вообще по протестантскому обряду.

— Теперь ты еще скажешь, что она и узницей никогда не была?

— Беда в том, что ты представляешь ее вечно заключенной в камеру в башне замка, с решетками на окнах и единственным старым верным слугой, с которым она вместе молилась. В действительности же у Марии Стюарт было шестьдесят человек собственной челяди. Она горько жаловалась, когда их число урезали до каких-то трех десятков, и чуть не лопнула от злости, когда ей оставили только пару секретарей, несколько служанок, вышивальщицу и одного или двух поваров. Кстати, Елизавете приходилось за все расплачиваться из собственного кошелька. Двадцать лет она исправно платила, и все эти двадцать лет Мария Стюарт торговала шотландской короной, предлагала ее любому бунтовщику, согласному посадить ее на потерянный трон, то есть на трон Елизаветы.

Грант взглянул на Марту и увидел, как та улыбается.

— Ну как, проходит? — спросила она.

— Что проходит?

— Твой зуд.

Грант рассмеялся.

— Да. Целую минуту я чувствовал себя отлично. По крайней мере одно доброе дело за Марией Стюарт записать можно!

— Откуда ты так много знаешь о ней?

— В школе я писал о ней сочинение.

— Похоже, она тебе не слишком понравилась.

— Мне не понравилось то, что я узнал о ней.

— Значит, ты не понимаешь трагедии Марии Стюарт.

— Нет, почему же… Но ее настоящая трагедия была вовсе не в том, в чем все считают. Трагедия Марии Стюарт в том, что она родилась королевой с манерами деревенской домохозяйки. Насолить миссис Тюдор с соседней улицы — дело безвредное и даже занимательное; в худшем случае — посудачат немного, перемоют косточки и дело с концом. Но такая же стычка между венценосными особами ведет к катастрофе. Если ты готова поставить на карту страну с десятимиллионным населением, чтобы досадить коронованной сопернице, тебя ждет бесславный конец. — Грант помолчал. — Мария Стюарт пользовалась бы огромным успехом в качестве директрисы школы для девочек.