Джозефина Тэй - Дитя времени

Грант наугад взял одну из карточек и всмотрелся в нее. Переснятая гравюра XV века. Женский портрет.

— Кто это?

— Лукреция Борджиа. Разве не душка?

— Возможно. Ты думаешь, с ней связана какая-нибудь загадка?

— Конечно. Никто так и не выяснил, была ли она сообщницей своего брата или же просто инструментом в его руках.

Грант отложил Лукрецию и взял другую фотографию, оказавшуюся портретом юноши в костюме конца XVIII века. Снизу расплывчатыми буквами было напечатано: «Людовик XVII».

— Самая подходящая для тебя тайна. Дофин. Удалось ли ему бежать, или он так и умер в заточении?

— Где ты их достала?

— Я выманила Джеймса из его норы в музее и заставила сходить со мной в магазин гравюр. Джеймс в таких вещах разбирается, а в музее, я уверена, у него нет никаких спешных дел.

Марта, как водится, не сомневалась, что солидный искусствовед вроде Джеймса в любую минуту готов бросить свою работу в музее Виктории и Альберта и таскаться по магазинам ради ее удовольствия.

Грант взял портрет елизаветинских времен. Мужчина в бархате и жемчугах. На обороте стояло: «Граф Лестер».

— Так вот он каков, фаворит Елизаветы? Впервые вижу его портрет.

Марта взглянула на мужественное, полнеющее лицо.

— Знаешь, мне сейчас пришло в голову, что одна из главных трагедий в истории заключается в том, что художники берутся за портреты человека лишь тогда, когда его лучшие годы уже позади. Раньше граф Лестер считался, наверное, видным мужчиной. А Генрих VIII в молодости, говорят, был просто ослепителен, а как мы представляем его теперь? С лицом как у карточного короля. Хорошо хоть, что мы знаем, как выглядел Теннисон до того, как отрастил свою жуткую бороду. Ну ладно, мне надо бежать, я и так опаздываю. Я обедала в ресторане у Блейга, а там оказалось столько знакомых, что я задержалась дольше намеченного.

— Надеюсь, ты произвела должное впечатление на того, кто тебя угощал, — сказал Грант, взглянув на новую шляпку актрисы.

— Конечно. В шляпках она разбирается. С первого же взгляда поняла, что это от Жака Ту.

— Она?! — удивился Грант.

— Да. Мадлен Марч. И угощала ее я. Не изображай такого удивления, это невежливо. Если хочешь знать, я надеюсь, что она напишет для меня пьесу о леди Блессингтон. К сожалению, в зале была такая суматоха, что нам не удалось серьезно поговорить. Правда, угостила я ее на славу. Кстати, Тони Биттмейстер закатил там настоящий пир на семерых. Шампанское рекой лилось. Как, по-твоему, откуда у него деньги?

— Ясно, откуда, только доказательств пока нет, — сказал Грант.

Они рассмеялись, распрощались, и Марта отправилась по своим делам.

Оставшись наедине, Грант снова задумался о графе Лестере. Какая же тайна связана с ним?… Ах, да! Конечно же, Эми Робсарт. Особа эта, однако, Гранта не интересовала. Ему было совершенно безразлично, как и почему она упала с лестницы и разбилась насмерть.

Но созерцание остальных фотографий доставило ему несколько счастливых часов. Грант начал испытывать интерес к человеческим лицам задолго до своего поступления в полицию, а годы службы в Скотленд-Ярде показали, что такое хобби полезно и в профессиональном отношении. Как-то раз, в самом начале службы, он со своим начальником случайно оказался при опознании преступника. Они не имели никакого отношения к тому делу и зашли по какому-то другому поводу. Но задержались из чистого любопытства, наблюдая, как двое свидетелей, он и она, по очереди проходили вдоль шеренги ничем не примечательных мужчин, пытаясь опознать среди дюжины одного — преступника.

— Который из них, как ты думаешь? — шепотом спросил Гранта его шеф.

— Не знаю, — ответил Грант, — но попробую угадать.

— Кто же, по-твоему?

— Третий слева.

Начальник Гранта лишь скептически улыбнулся. Но после того, как свидетели, так никого и не опознав, вышли, а шеренга сбилась в оживленную кучку из одиннадцати людей, поправляющих воротнички и галстуки, прежде чем вернуться на улицу, откуда их пригласили блюстители закона, то единственный, оставшийся на месте, оказался как раз третьим слева. Он покорно ждал конвоя, который и отвел его назад в камеру.

— Вот это да! — воскликнул шеф. — Один шанс из двенадцати! Он сам выбрал вашего парня из всей компании, — пояснил он инспектору, проводившему опознание.

— Вы его знаете? — спросил инспектор у Гранта с некоторым удивлением. — По нашим сведениям, это его первый арест.

— Нет, нет, я его впервые вижу. Даже не знаю, по какому он делу проходит.

— Как же вы его засекли?

Грант помедлил с ответом, пытаясь проанализировать ход своих мыслей. Маловероятно, что на опознание повлияли логические построения. Скорее выбор был интуитивным, его логика скрывалась в подсознании. Немного поразмыслив, Грант выпалил:

— Из всей дюжины только у него одного не было морщин на лице.

Кругом захохотали. Впрочем, Грант уже успел собраться с мыслями и понял, как определяется его выбор.

— Звучит глупо, однако это так, — попытался объяснить он. — Среди взрослых людей такие гладкие, безмятежные лица бывают лишь у слабоумных.

— Фримэн не слабоумный, — возразил Гранту инспектор. — Напротив, он весьма смышленый тип, можете мне поверить.

— Я совсем не то имею в виду. Я хочу сказать, что главной отличительной чертой слабоумных людей является безответственность. Все двенадцать примерно одного возраста, за тридцать, но только у одного было безответственное лицо. Поэтому я сразу и выбрал его.

После этого случая по Скотленд-Ярду стала ходить шутка, что Грант «ловит их с первого взгляда», а заместитель начальника управления как-то полушутя заметил: «Только не утверждайте, инспектор, что вы верите в существование у преступников особого типа лица».

Заинтересованность Гранта в лицах постепенно расширялась и превратилась в сознательное изучение, с записями и сравнениями. Как и утверждал Грант, лица нельзя разделить на категории, но в каждом отдельном лице можно выделить характерные черты. На фотографиях, сделанных во время судебных заседаний, по одним лишь лицам можно определить, кто является судьей, а кто подсудимым. Судья всегда выглядит особо; в нем чувствуются прямота и беспристрастность. Судью, даже без парика, не спутать с подсудимым, у которого эти качества отсутствуют.

Джеймс, которого Марта вытащила из его «норы», постарался на славу, и изучение портретной галереи преступников и их жертв заняло у Гранта все время до тех пор, пока Лилипутка не принесла чай. Когда Грант начал складывать фотографии, чтобы убрать их в тумбочку, его рука натолкнулась на снимок, который раньше соскользнул у него с груди и остался незамеченным.

Это был портрет мужчины, одетого в бархатный берет и разрезной камзол конца XV века, с богато расшитым воротником. На вид лет тридцать пять — тридцать шесть, лицо худощавое и чисто выбритое. Художник изобразил мужчину в тот момент, когда он надевал кольцо на мизинец правой руки, но взгляд его был устремлен не на кольцо, а куда-то в сторону, в пространство.