Клейтон Мэтьюз - Новый Орлеан

Но он еще хуже, чем остальные, чем те двое, куда хуже. Он еще и развратник. Читал, читал, как его разоблачили перед всеми в той газете, где было все написано черным по белому. Женатый, чудесные детишки, а он все равно за другими юбками бегает?. Как сказано в Библии, что посеешь, то и пожнешь. , Читал, что он полукровка. Креольская кровь в нем, было написано. Та же самая, что у черномазых.

Да, Сент-Клауд — это то, что мне нужно. Я должен спасти от него нашу страну. И лучше, чем здесь, места не найти. Именно в городе разврата, пьяниц, шлюх и сутенеров, именно во время парада сексуальных и алкогольных излишеств.

В газете написано, что он собирается быть на балу у Фейна сегодня вечером. Я тоже должен находиться где-нибудь там поблизости. Должен увидеть его лично. На снимках он не всегда похож…»

— Френ! Френ, иди скорее и посмотри!

Вздрогнув, Эндоу захлопнул гроссбух и поспешно засунул его под подушку.

— Минутку, детка! — громко откликнулся он.

Взглянув в окно, выходящее на запад, он отметил, что солнце почти зашло. Если он хочет успеть сегодня потренироваться, надо поторопиться. А тренировка ему просто необходима: стрелял он из пистолета пока не очень верно. И времени у него осталось всего два дня.

Охваченный нетерпением, Эндоу вытащил чемоданчик из-под кровати, достал пистолет и заткнул его за пояс. Опять запер чемоданчик и задвинул его подальше от чужих глаз.

Собрав газеты, он прошел к чулану и положил их на самую верхнюю полку. Он снял с крючка куртку и оделся, внимательно осмотрев свое отражение в зеркале. Спрятанный под полой пистолет был практически незаметен.

Эндоу был из тех неприметных людей, что легко растворяются в толпе. Карие глаза, каштановые волосы, которые, когда ему стукнуло пятьдесят, сильно поредели. Тощий, весь какой-то разболтанный, как потрепанное ветрами чучело. Мертвенно-бледная кожа и вечный «траур» под обломанными ногтями на коротких, словно расплющенных пальцах.

Бросив последний взгляд в зеркало, он повернулся и подпрыгивающей походкой направился в комнату.

— Ты где, Стелл?

— Здесь я, милый. На балконе. Опоздал ты, парад уже прошел.

— Парадами я не интересуюсь, ты же сама знаешь. Давай-ка лучше обратно в комнату, а то замерзнешь.

Эстелл Эндоу въехала в комнату в инвалидном кресле. За зажатой в ее губах сигаретой тянулся табачный дымок. Она, хотя и была всего на год моложе Эндоу, сохранила копну жестких рыжих кудрей. Блестящие, как у птицы, темные глаза, отечное, под толстым слоем косметики, лицо. Она была парализована: нижняя часть тела недвижна и беспомощна. Выше пояса Эстелл была немыслимо, чудовищно тучной.

Эндоу ласково заулыбался.

— Понравился парад, детка?

— Ого, еще бы! — ответила она пронзительно высоким голосом. — Так забавно! Просто счастье, что мы сюда переехали!

— Вот и хорошо. — Он наклонился поцеловать ее, предусмотрительно встав вполоборота, чтобы она случайно не коснулась пистолета. — Я выйду на пару часов. Потерпишь с ужином?

— Да я сама себе приготовлю, если захочу.

— А вот этого как раз не надо. Вернусь и все сделаю. Принесу тебе мятного мороженого на десерт.

Хочешь, любовь моя?

— Еще бы! — Она кокетливо улыбнулась. — Ты так добр ко мне, Френ.

— А как же иначе? Ты ведь мое сокровище. А теперь включи телевизор. Постараюсь вернуться как можно скорее.

— Обо мне не беспокойся, все будет в порядке.

Эстелл Эндоу еще долго после того, как закрылась дверь за ее мужем, продолжала смотреть на нее с влюбленной улыбкой.

Милый, милый Френ! Он так заботлив и добр к ней, ухаживает за ней вот уже десять лет, с того самого дня, как произошел тот несчастный случай.

И как он ненавидит свое имя Френсис Не любит даже, когда она называет ею Френом. Сам он пишет свое имя Ф Эндоу — без точки. Из-за этого, конечно, могли бы возникать трудности с чеками, но вот только банковского счета у них нет.

Пожелтевшими от никотина пальцами Эстелл пошарила в карманах в поисках сигарет, но ни одной не обнаружила. Пытливым взглядом она обследовала всю тесно заставленную крошечную гостиную. Здесь сигарет нет.

Может быть, в спальне?

Она покатила неповоротливое кресло по дощатому полу — они всегда снимали квартиру без ковров.

В спальне она направилась к комоду и, порывшись в среднем ящике, нашла пачку сигарет. Закурив, выдохнула к потолку густое облако дыма.

Оглядела комнату. Френ такой аккуратист — все в безупречном порядке. Сколько меблирашек ни меняли, они у него всегда вымыты и вылизаны до блеска.

Ее взгляд остановился на двуспальной кровати.

Бедняжка Френ. Тяжелый вздох всколыхнул ее необъятную грудь. После несчастного случая они перестали спать вместе. Какой уж там секс, она к этому не способна. Френ ни разу не пожаловался, не упрекнул — ни словом, ни жестом. Она частенько задумывалась, не было ли у него других женщин, которые ищут знакомств в барах, или просто шлюх. Но по барам Френ никогда не ходил, а торгующих своим телом женщин презирал. Называл их подделками размалеванными и шлюхами вавилонскими. От этих словечек Эстелл всегда разбирал смех.

Заметив сдвинутую смятую подушку, она нахмурилась. Не похоже на Френа, он так придирчиво следит за порядком в доме. Конечно, под ногтями у него всегда эта жирная грязь, но если целый день возишься со сломанными автомобилями…

Она подкатила кресло к кровати и начала взбивать подушку. И вдруг увидела под ней гроссбух.

Открыв его, она узнала корявый почерк Френа.

И жадно принялась читать.

Эбон никогда не оставался на одном месте подолгу. Даже если его стукач в новоорлеанской полиции не предупреждал о предстоящем налете настырных легавых, он никогда не оставался на одном месте более двух недель. Формально штаб-квартира «Лиги чернокожих за свободу сегодня» располагалась во Французском квартале, но настоящая штаб-квартира оказывалась там, где в данный момент проживал Эбон. Он был основателем, духовным вождем, повелителем и властелином Лиги.

В настоящее время Эбон снимал две комнаты на Берганди-стрит, в двух кварталах от официальной штаб-квартиры. Двухэтажный дом был старым и обветшалым; принадлежал он двум вдовам, которые жили на первом этаже и были такими праведницами и придирами, какими только могут быть две седовласые старухи. Но они были также глухими и полуслепыми. К тому же квартира Эбона располагала тремя входами и выходами: через окно спальни и по крыше; через заднюю дверь и заросший бурьяном двор в укромный проулок; по лестнице вниз и через парадное на улицу. Последним путем Эбон никогда не пользовался сам и своим соратникам строго-настрого наказал всегда приходить и уходить только проулком.

Сейчас Эбон в полной неподвижности, как каменный идол, сидел в сгущающейся темноте и ждал двух своих людей.