Алина Борисова - Невеста для демона страсти

— Не надо клятв, милая, я знаю, что ты не тронешь. У тебя это просто больше не выйдет, верно? — его голос, такой низкий, что отдельные звуки вызывают легкие судороги где-то внизу живота, немного насмешлив. В нем есть толика одобрения, капелька любования, и просто океан предвкушения.

— Но ты права, в твоем наряде надо действительно кое-что подправить, — добавляет мой немуж и негерцог после небольшой паузы. — Все же официальную часть мероприятия мы с тобой уже отыграли, — я ощущаю его руки в своих волосах, он вынимает булавки, которыми крепилась к прическе вуаль и стягивает с моей головы это тяжелое покрывало. — Вот так уже гораздо лучше, верно? У тебя очень красивые волосы — такой насыщенный каштановый цвет, почти шоколад. Не стоит прятать их под вуалью.

— Еще у меня очень красивое лицо, — самоуверенно добавляю я. Не то, чтобы я считала себя первой красавицей, но что не скажешь, чтобы договориться с маньяком. — Вам понравится, я уверена.

— И я уверен, моя нежная розочка, и я тоже уверен, — его пальцы (по-прежнему в перчатках) мягко обводят контуры моего лба, и я чувствую на щеках его горячее дыхание. Его лицо так близко, что я невольно жду прикосновения его горячих губ. Но нет, лишь холодный и гладкий атлас его перчаток касается моей кожи. Чуть ласкает основания волос, скользит ниже, и обводит по контуру повязку, погрузившую меня в беспросветную тьму, — по верхнему краю, по нижнему… Я жду, когда его пальцы скользнут мне на затылок и развяжут ненавистный узел… Жду напрасно. Они рассыпаются едва ощутимой паутинкой по моим щекам, очерчивают подбородок, ласкают шею — так легко, приятно, невесомо, вызывая волны мурашек, разбегающиеся от его обтянутых атласом пальцев. И я невольно запрокидываю голову, подставляя ему горло, словно давая разрешение на эту ласку, будто прося его не останавливаться.

Мне страшно — быть настолько беспомощной, целиком в его власти. И мне нужна эта ласка, это свидетельство того, что он меня не обидит, не причинит мне зла, не сделает больно. Ведь если ласкает — значит, не бьет, верно? По крайней мере, прямо сейчас.

Его палец перемещается мне на губы, обводит контур — сначала невесомо, едва касаясь, затем уже с усилием, надавливая…

— Перчатки могли бы снять, — отдернув голову, насколько это возможно в моем положении, заявляю этому наглому типу. Он бы мне еще в рот их засунул! — Негигиенично, знаете ли.

Он тихо смеется. Беззлобно, словно над милой шуткой. Или над забавной зверушкой, попавшейся в его силки.

— Ты не понимаешь, о чем просишь, моя красавица, — мягко отказывает он мне в моей просьбе. И тут же предлагает альтернативу: — Но я могу коснуться губами, если попросишь.

Молчу. Чтобы не раздразнить, на всякий случай.

— Так ты попросишь? — снова его горячее дыхание обжигает щеку. Его губы я почти ощущаю… или мне только кажется, что ощущаю. — Это будет приятно.

— Не надо, пожалуйста, — шепчу едва слышно, сама удивляясь, куда вдруг пропал голос. И почему близость его губ так действует на меня.

— Это твоя просьба? — овевает меня его горячий шепот.

— Да.

— Хорошо, считается. Я ведь не оговаривал, что именно ты должно просить, — невозмутимо заявляет это… создание, по недоразумению принятое мною за мужа. И его губы касаются моих.

Нежно. Совсем не так, как во время свадьбы. Тогда он был властным и покоряющим. Сейчас — словно дразнил. Обжег невесомым поцелуем правый уголок моих губ. Затем левый. Отстранился, словно давая мне возможность почувствовать холод там, где только что был иссушающий зной. Вновь приник, забирая в плен верхнюю губу, чуть посасывая ее, мимолетно проводя по ней языком… Прикосновение языка было странным. Не неприятным, нет, вовсе. Но что-то с ним было не так… Не могу рассуждать. На миг отстранившись, его губы вновь приникают к моим. Теперь в плен его ласк попадает моя нижняя губа, он играет с ней, чуть посасывая, прикусывая, тут же зализывая языком и вновь начиная ласкать обжигающе горячими губами.

Его руки обхватывают мой затылок, словно стремясь удержать меня, не дать отстраниться. Но я даже не пытаюсь. Я — муха в его паутине, и яд, проникший, должно быть, в меня с поцелуем, уже начал действовать: мое дыханье сбивалось, голова кружилась. В абсолютной тьме и пустоте, куда он поместил меня своими цепями и своей повязкой, реальными были только его губы. И они избавляли — от страха, холода, неизвестности. Да, возможно, они дарили мне ложное тепло и ложные надежды, но сейчас я хотела обмануться.

— Вы ведь позволите мне, — проговорила, задыхаясь, когда его губы оторвались от моих и скользнули ниже, дабы обжечь поцелуями обнаженное, беззащитное горло, — позволите мне обнять вас? Чтоб я могла познакомиться с вами — хотя бы на ощупь…

Не пробудь я в абсолютной тьме так долго, я бы, наверное, никогда не решилась произнести подобных слов. Ведь для благовоспитанной девушки подобное поведение немыслимо. Список допустимых приличиями прикосновений сведен к минимуму и объятия в них, понятно, не входят. Если бы я видела его сейчас перед собой — в строгом военном мундире или роскошном светском костюме, не важно, — зримая реальность удержала бы меня от подобного постыдного желания.

Но я была во тьме — вне рамок, приличий, привычных очертаний реальности. Я была не просто беспомощна, мне мучительно не хватало информации — любой. Его внешность, телосложение, жесты, выражение лица — все, что угодно могло бы мне, казалось, помочь составить более внятную картину происходящего. Он не вернет мне зрение, я уже поняла. Но хотя бы на осязание я могла надеяться?

— Рано, милая, — шепчет, отрываясь от моей шеи, мой мучитель. — Не спеши. У нас с тобой будет еще столько времени, чтоб познакомиться ближе. Пока мне нравится так, — и его горячий язык очерчивает мне ключицу. Затем к ней приникают губы, и я ощущаю медленные, нежные поцелуи, вновь заставляющие меня дышать поверхностно и порывисто.

— Какое маленькое декольте, — замечает несколько отстраненно, когда вместо горячих губ моей кожи касаются холодные пальцы, обтянутые идеально гладким атласом.

— Вы выбирали мне это платье, — выдыхаю в ответ, пытаясь вернуть себе ускользающее спокойствие.

— Что делать, пришлось следовать моде, — вздыхает он с мнимой печалью в голосе. — Одень я тебя на свой вкус — тебя вряд ли пустили бы в церковь. Но ведь в церковь нам больше не надо, верно? — его пальцы, устав кружить над декольте, опускаются ниже, сжимая мне грудь сквозь тонкую ткань.

— Не надо, — испуганно выдыхаю я, меньше всего думая в этот момент о его предыдущих словах.

— Какая послушная девочка, — удовлетворенно посмеивается в ответ этот гад, вновь сжимая мне грудь — несильно, хотя и чувствительно. И приятно, неприлично, но ведь приятно!