Николай Добролюбов - Непостижимая странность

В 1844 году открыт заговор в Козенце.

В том же году – попытка братьев Бандьера с семью товарищами {42}.

В 1846 году обнародован мятежный «Протест народа Обеих Сицилии», написанный Сеттембрини {43}, но послуживший к арестациям и ссылкам и множества других подозревавшихся в либерализме.

В 1847 году произошло волнение в Реджо и в Мессине,

В 1848 году – общая революция, в несколько приемов.

В 1849 году – продолжение революции в Сицилии.

В 1850 году – новая попытка восстания в Палермо.

В 1851 году – продолжалось укрощение мятежных сицилианцев; считают, что с июля 1848 года до августа 1851 в Сицилии произведено около 1600 казней политических преступников.

В 1856 году – волнения в Козенце и в то же время в Сицилии, в Чефалу.

В конце того же года – покушение Агезилая Милано на жизнь Фердинанда.

В 1857 году – экспедиция Пизакане {44}.

В 1858 году – дело Луиджи Пеллегрини и его сообщников.

В 1859 году – возмущение в швейцарских полках и потом начало волнений в Сицилии, которые разразились наконец революциею четвертого апреля 1860 года, имевшею такое решительное продолжение во всем королевстве.

В этом перечне мы, конечно, еще пропустили довольно много мелких политических процессов, которые в Неаполе никогда не переводились, и много историй, раздутых полициею или интригами придворных партий. Так, например, в конце царствования Фердинанда, в сентябре 1858 года, по поводу какого-то найденного трупа с подозрительными бумагами производилось дело, по которому арестовало было 1200 человек; пред самой смертью Фердинанда готовы были вспыхнуть беспорядки по интригам камариллы, желавшей доставить престол графу Трани. Такими явлениями полна вся неаполитанская история не только во все годы, но во всякое время года, всякий день, если хотите.

Все это, по-видимому, служит опровержением общих отзывов о том, что народ неаполитанский чрезвычайно спокоен и доволен, что он не стремится к изменению своего положения и к приобретению политических прав. Но это только по-видимому: в самом же деле, при внимательном взгляде, мы находим, что все частные восстания, происходившие в Неаполе, только могли убеждать в ничтожности и решительной несостоятельности партий, стремившихся к изменению существующего порядка вещей. Народ не только не поддерживал этих партий, но еще на них же опрокидывался. Так, в революцию 1848 года замечен был всеми факт, на который, между прочим, ссылается аббат Мишон. «Фердинанд, видя, что либералы образованных классов сильно пристают к нему, ничего не нашел лучшего для себя, как обратиться к черни. Он вооружил из нее десять тысяч, которые ринулись на Неаполь, вторгались в дома, заставляли трепетать всех и предавались всем возможным буйствам и насилиям…» [21]Даже те из народа, которые присоединились к восстанию, вовсе не понимали, что и зачем они делают. Г-н Гондон, опровергая Глэдстона и доказывая, что народ в Неаполе не только не желает, но и знать не хочет конституции, приводит следующий факт. «В провинциях и даже в самом Неаполе, когда возмутители кричали: «viva la constituzione!» [22]– в народе слышались насмешливые крики: «viva la construzione! viva la costipazione! viva la contrizione!» [23]Вслед за усмирением волнений к королю, по свидетельству того же г. Гондона и других благонамеренных людей, посыпались адресы, говорившие, что не нужно созывать нового парламента; и большая часть провинциальных советов выразила желание, чтоб конституция была уничтожена. Писатели либеральной партии доказывают, что адресы были вытребованы правительством и что советы ничего не значили после победы короля над оппозицией в печальный день 15 мая {45}. Это, конечно, справедливо; но дело от того нисколько не изменяется в своей сущности: значит, все-таки элементы свободы так были ничтожны в Неаполе, что не могли противустоять абсолютизму Фердинанда даже в 1848, во время всеобщего волнения и торжества революционных замыслов во всей Западной Европе. Беспристрастный историк итальянского движения 1848 года Перренс указывает много фактов, объясняющих это торжество абсолютизма и доказывающих, что народ, духовенство и армия действительно не были в Неаполе расположены к поддержке новых, конституционных начал правления. «3 августа толпы солдат, сбиров {46}и лаццарони бегали по городу с криками: «Долой статут! Да здравствует король!» – 5 сентября депутаты, направляясь в палату, были оскорбляемы на улицах». В этот же день один священник Санта-Лучианской церкви воспламенил толпу против либералов, как врагов короля и бога, и повел против них ватаги народа с криками: «Долой свободу! Да здравствует король!» [24]

Довольно вспомнить, что уничтожение неаполитанского парламента в 1849 году было простою полицейскою мерою и что депутаты и вообще либеральные патриоты четыре года содержались в тюрьмах, пока не были осуждены на каторгу, чтобы видеть, как мало действительного участия принимал народ в поддержке революции. Подобные же факты обнаруживались и после: например, в 1857 году в Сапри сельское население решительно напало на отряд инсургентов, бывших под начальством Пизакане, и клерикальные журналы немало кричали тогда но этому случаю о преданности неаполитанцев Бурбонам. Наконец, кто следил за событиями в Неаполе по газетным известиям последних месяцев, тот мог заметить, что и раньше масса неаполитанского народа не очень много изменилась в своих расположениях. В том же Санта-Лучианском приходе, который играл такую роль в сентябре 1848 года, происходило в начале нынешнего сентября тоже волнение но тому поводу, что Санта-Лучианская мадонна плакала об отъезде короля из Неаполя. Реакционные попытки армии и лаццарони против конституции были и в нынешнем году. Даже после вступления Гарибальди в Неаполь до самого последнего времени не переставали приходить известия о заговорах то там, то здесь, в смысле восстановления Бурбонов. Казалось бы, что невзгода, постигшая Франциска II, не должна считаться серьезною, что его пребывание в Гаэте еще не совсем безнадежно, что народ может возвратиться к нему…

Но все видят, что на этот раз Бурбонская династия в Неаполе получила удар решительный, от которого ей не оправиться. Все видят, что хотя народ неаполитанский и оказался все еще не очень энергичным сподвижником своих освободителей, но встречал их с энтузиазмом и пассивным образом содействовал низвержению абсолютистского правления. Попытки реакции не были уже сильны, как прежде, новые начала восторжествовали прочно…

Что значит такая перемена, и как она могла произойти? Мы видели, что народ неаполитанский по своему характеру вовсе не склонен к политическим шалостям и к ослушанию законной власти. Как бы ни плохо управляли им, он все терпел и прощал. Нужно было много работать над ним, чтобы наконец заставить его провозгласить себя против законной монархии, уже не в отдельных личностях, не в частных выходках, а целой массою населения. Не было ли, в самом деле, этой работы злоумышленников над умами народа в Неаполе, и не дано ли им было слишком много простора для их гибельных замыслов? Если бы мы успели открыть это, все бы объяснилось, и странность внезапного падения неаполитанского трона не была бы более странностью. Попробуем, насколько возможно, заглянуть в тайники революционной силы, работавшей в Неаполе в новейшее время.