Александр Островский. - Красавец мужчина

Олешунин.Любопытно, что это за понятия.

Аполлинария.Да уж, конечно, не ваша философия. Теперь на нее мода прошла. Теперь нужен простой, натуральный ум. Я надеюсь, господа, что я не глупа.

Лупачев.Кто же смеет в этом сомневаться.

Пьер.Кто смеет, Аполлинария Антоновна!

Аполлинария.Я ей говорила: «Не спеши выходить замуж, пусть тебя окружает толпа молодых людей; ты богата, женихи слетятся со всех сторон, жди, жди! Может, явится такси красивый мужчина, что заахают все дамы и девицы, вот тогда на зависть всем и бери его. Бери во что бы то ни стало, не жалей ничего, пожертвуй половиной состояния, и тогда ты узнаешь, в чем заключается истинное счастье женщины!» И моя Зоя торжествует. Да, я могу гордиться: я устроила ее судьбу. И если я сама не видала радостей в своей жизни, так живу ее счастием и ее радостями.

Лупачев.Да на что вы-то можете жаловаться? Сколько мне известно, вы никакого горя в жизни не испытали.

Аполлинария.Вы не знаете моего горя и не можете его знать, его надо чувствовать; а чувствовать его может только женщина.

Лупачев.Значит, это горе особое, женское?

Пьер.Женского рода?

Олешунин.Мужчина может всякое горе понять, если только оно человеческое.

Пьер.Погодите, не мешайте.

Аполлинария.Понять – пожалуй, но чувствовать вы не можете так, как женщина. Я вышла замуж очень рано, я не могла еще разбирать людей и своей воли не имела. Мои родители считали моего жениха очень хорошим человеком, оттого и отдали меня за него.

Лупачев.Да он и действительно был хороший человек.

Аполлинария.Я не спорю. Я могла уважать его, но все-таки была к нему равнодушна. Я была молода, еще мало видела людей и не умела еще различать мужчин по наружности, по внешним приемам; для меня почти все были равны, потому я и не протестовала. Но ведь это должно было прийти, и пришло; я вступила в совершенный возраст, и понятие о мужской красоте развилось во мне; но, господа, я уж была не свободна… выбора у меня уж не было. Должна я была страдать или нет? Heт, это драма, господа!

Лупачев.Да, действительно, положение затруднительное.

Аполлинария.Ведь все-таки глаза-то у меня были ведь я жила не за монастырской стеной; я видела красивых мужчин и видела их очень довольно; господа, ведь я человек, я женщина, не могла же я не сокрушаться при мысли, что будь я свободна, так этот красавец мог быть моим, и этот, и этот.

Лупачев.Как «и этот, и этот»? да неужто…

Аполлинария.Ах, какие вы глупости говорите! Я хотела сказать «или этот, или этот…»

Лупачев.То-то, а уж я было подумал.

Аполлинария.С вами невозможно говорить.

Лупачев (взглянув на часы) . Да мне и некогда. Пора на железную дорогу, сейчас придет поезд.

Зоя.Вы уезжаете?

Лупачев.Нет, я встречаю.

Зоя.Кого-нибудь из наших общих знакомых?

Лупачев (смеясь) . Да нашего общего знакомого – мужа вашего.

Зоя.Ах, что вы, как же это?

Лупачев.Я сегодня получил телеграмму.

Зоя.Почему же он меня не известил?

Лупачев.Не знаю. Вероятно, хотел сделать вам сюрприз.

Зоя.Ах, так и я с вами. Поедемте, поедемте.

Лупачев.Не очень ажитируйтесь. Еще поспеем; это очень близко.

Зоя.Нет, поедемте! Прощайте, господа.

Аполлинария.Зоя, как я рада за тебя. А я к вам уж завтра утром.

Лупачев, Зоя и Аполлинария уходят.

Пьер и Олешунин.

Пьер.Охота вам ухаживать за женщиной, которая влюблена в своего мужа, как кошка.

Олешунин.Влюблена? Вы думаете? Позвольте вам сказать, что вы ошибаетесь.

Пьер.Да вы видели, как она бросилась встречать мужа!

Олешунин.Она слепая женщина, она не видит, что он ее разлюбил давно; он уж забыл об ее суще. ствовании и даже не известил ее о своем приезде. А эта ее радость не больше, как экзальтация, которая скоро пройдет.

Пьер.Однако вот не проходит; а она уж давно замужем.

Олешунин.Советы сумасшедшей тетки парализуют мое влияние. Но я ей скоро глаза открою; она увидит ясно, что за человек ее супруг благоверный.

Пьер.И тогда?

Олешунин.Тогда она будет ценить человека по его внутренним достоинствам, а не по внешним.

Пьер.Ничего этого не будет, а если и будет, так вам нет никакой выгоды; потому что не одни же вы имеете эти внутренние достоинства, есть люди, которые имеют их больше вашего.

Олешунин.Но я первый научил ее правильно оценивать людей; я уж и теперь пользуюсь некоторым расположением ее, а тогда она, конечно, предпочтет меня всем.

Пьер.Ничего этого нет и ничего не будет.

Олешунин.Хотите пари?

Пьер.Нет, не хочу. Да мы с вами далеко зашли, вернемтесь назад. Вы говорите, что откроете ей глаза насчет мужа?-так знайте, что ни одному слову вашему она не поверит.

Олешунин.Посмотрим.

Пьер.И все передаст мужу. А он, я вам скажу, такой человек, такой человек, что…

Олешунин.Такой же он человек, как и все люди.

Пьер.Ну, нет… Он такой человек, такой человек…

Олешунин.Ну, что «человек, человек»?! Не съест же он меня.

Пьер.Ну, не поручусь. Боже мой, что он с вами сделает!

Олешунин.Пожалуйста!… Не очень-то я его боюсь. Да оставьте этот разговор; вон подходит какой-то незнакомый человек.

Пьер.Это знакомый: Наум Федотыч Лотохин, богатый барин из Москвы. Хотите, я и вас с ним познакомлю?

Олешунин.Пожалуй.

Входит Лотохин.

Пьер, Олешунин и Лотохин.

Пьер (Лотохину) . Вот позвольте вас познакомить еще с одним из наших: Федор Петрович Олешунин.

Лотохин (подавая руку) . А я Лотохин, Наум Федотыч. Очень приятно, очень приятно. А где же Никандр Семеныч?

Пьер.Он поехал на железную дорогу встречать приятеля своего, Аполлона Евгеньича Окоемова.

Лотохин.Окоемов-с? Вы адрес его знаете?

Пьер.На Дворянской улице, в собственном доме… То есть в доме жены, но это все равно. Извозчики знают… Вы с ним знакомы?

Лотохин.Нет, незнаком, но он мне родственник. Племянница моя, впрочем очень дальняя, замужем за ним.

Пьер.Она сейчас была здесь.

Лотохин.Очень жаль, что мы не встретились; впрочем, я бы ее не узнал, мы лет десять не видались. Надо будет заехать, поглядеть на их житье-бытье! Что за кроткое созданье была эта сиротка. Она воспитывалась у тетки. Что они, согласно живут?