Еврипид - Ифигения в Авлиде

Эй, замолчи, слуга многоречивый!

Не замолчу… О Агамемнон, царь!
Твое письмо в чужих руках, и силой
Им завладел обидчик… Выручай!

Гей!
Что за шум под царской дверью: брань, смятение и крик?
Что случилось, и зачем ты вызывал меня, старик?

Мне держать ответ приличней, чем холопу твоему.

Ты чего же тут воюешь и зачем грозишь ему?

Посмотри в глаза мне прямо – после будет разговор.

Сын Атрея не умеет опускать в смущенье взор…

Узнаешь ты этот складень [20], эти злые начертанья?

Я не слеп. Изволь немедля возвратить гонцу посланье!

Нет, его узнают прежде все данайцы, понимаешь?

А с каких же пор ты письма посторонние вскрываешь?

Да, к несчастью, Агамемнон, нам известен твой секрет.

Что тебе известно? Совесть потерял ты вовсе, что ли?

Мне давно узнать хотелось, ждать царевны или нет?

Да стеречь мою семью-то чьей же ты поставлен волей?

Успокойся, не твоею, не бывал твоим рабом.

О, неслыханная дерзость! Твой он, что ль, микенский дом?

Ты обижен – что же делать? Веры в нас к тебе не стало.
“Да” – вчера, и “нет” – сегодня, а назавтра – все сначала.

Гладкослов, язык твой ловкий, право, стоит очень мало.

Шаткий ум твой не дороже. Что он даст друзьям, скажи?
Право, лучше, Агамемнон, гнев свой жаркий отложи.
Я не буду горячиться, – ты же, истину любя,
Не посетуй, коль увидишь, точно в зеркале, себя.
Вспомни, как душой горел ты стать вождем союзных ратей,
Сколько ран душевных прятал под расшитый свой гиматий!
Вспомни, как ты унижался [21], черни руки пожимая,
Как дверей не запирал ты, без разбору принимая,
Как со всеми по порядку ты беседовал учтиво,
И врагов и равнодушных уловляя фразой льстивой…
И с ахейцами торгуясь за надменную утеху,
Чем тогда ты, Агамемнон, не пожертвовал успеху?
А потом, добившись власти, вспомни, как ты изменился,
От друзей своих недавних как умело отстранился!
Неприступен и невидим стал наш вождь. Не так бывает
С мужем чести, если жребий путь широкий открывает
Перед ним: сильней он любит друга, в горе нажитого,
Рад он лить ему усладу из бокала золотого;
Он доступней, потому что стал сильнее и богаче…
Ты же, царь, ребячью душу обнаружил средь удачи…
Помнишь: мы пришли в Авлиду, но попутчика не слали
Боги нам из стаи ветров; и ахейцы возроптали.
“Распусти нас, говорили, жить в Авлиде нам постыло”.
Ты как тень бродил печально: жалоб, жалоб что тут было!
Царь в мечтах уж видел тучи парусов под Илионом,
Он копьем делил нам нивы… А меж тем с бессильным стоном
Приставал ко мне: “Что делать? Чем поможем мы несчастью?”
О Атрид, ты видел выход, да жалел проститься с властью!
Помнишь, как ты был ничтожен, за борт выброшен судьбою?
А когда Калхант-гадатель Артемиде для убоя
Дочь твою обрек на жертву, путь взамен суля счастливый,
Помнишь, как ты духом ожил, как в надежде торопливой
Сам, никем не принуждаем, написал, чтоб Тиндарида
Ифигению прислала, – мол, невесту для Пелида?
Ну, уладил дело… Как же! Снова шлются уверенья…
Царь раскаяться изволил в самой мысли преступленья…
Но ведь солнце не погасло, что и те слова слыхало?
О, вас тысячи подобных… Почесть, деньги – все им мало.
Власти ищут, а добились – чуть доходит до расплаты,
Проклинают алчность черни, будто люди виноваты,
Что под царскою кольчугой сердце лани робкой бьется.
Но, Эллада, царь, Эллада!.. Ей за что же достается?
Иль в угоду дочке царской нам отдать на посмеянье
Наши славные угрозы, – этой челяди деянья
Недостойные спуская? Нет, мешки вы золотые,
Не годитесь вы для трона, не вожди вы боевые!

Ох, не к добру, когда заспорят братья,
И этот спор вражду меж них родит…

Я браниться не намерен; краток речью, сердцем сдержан,
Благородный муж так нагло в словопреньях не взирает…
В брате будет чтить он брата, как бы ни был им рассержен.
Посмотри, на что похож ты: горло гнев тебе спирает,
Глаз белки налились кровью; что, скажи, с тобою сталось?
Ты обижен? Ты ограблен? Жен для ложа не осталось?
Иль за это мы в ответе, что тебе приобретений
Воротить твоих не можем… мужа-сторожа Елене.
В гордом брате жажда славы раздражает Менелая:
Он бывает счастлив, только жен красивых обнимая;
Доблесть он считает шуткой; честь и ум ему – забава.
О спартанец, пошлость вкусов обличает низость нрава…
Брата ты зовешь безумцем, оттого что он решился
Промах сделанный исправить… Не скорей ли ты взбесился,
Что, богами щедро взыскан, новый жребий свой порочишь
И жену на ложе злую воротить насильно хочешь?
Иль ты мнишь, тебе в угоду опьяненные любовью
Женихи перед Тиндаром мстить тогда клялися кровью?
Нет, безумец, окрыляла их небесная надежда.
Что ж? Веди их! Только б после не раскаяться, невежда:
Бог не дремлет и не слепнет, и ему всегда известно,
Если вынудили клятву без сознанья и бесчестно…
На меня ж не полагайся… Не зарежу голубицы,
И тебе я – не помощник в исправлении блудницы,
Чтобы мужа утешала, оставляя мне на долю
Над пролитой детской кровью дни и ночи плакать вволю!
Все сказал тебе, Атрид, я речью краткой и прямою.
Вразумил – тебе же лучше. Нет – и сам дела устрою.

Да, речь иную нам пришлось услышать.
Мы за него: спасая дочь, он прав.

О, горе мне! В друзьях я ошибался.

Ища сгубить, ты их теряешь сам…

Один отец родил нас? Не поверю!

Разумному я брат, безумцу – нет.