Альфред Мюссе - Архиепископ

Фредерик сидел, погруженный в эти мысли, когда к нему подбежал взволнованный и бледный Жерар.

Друг мой, — сказал он, — надо идти. Скорее, не будем терять времени.

— Куда идти?

К ней. Я советовал то, что считал разумным. Но бывают случаи, когда рассудительность вредна и осторожность неуместна.

— Скажи же мне, наконец, что случилось! — вскричал Фредерик.

— Сейчас узнаешь; идем, бежим.

Они вместе поспешили к Бернеретте.

— Поднимись один, — сказал Жерар, — а я быстро вернусь. — И он удалился.

Фредерик вошел в комнату. Ключ был в дверях, ставни закрыты.

— Бернеретта, — позвал он, — где вы?

Ответа не было.

Он двинулся вперед в потемках и при свете догорающего камина увидел свою подругу, сидящую перед ним на полу.

— Что с вами? — спросил он. — Что случилось?

Снова молчание.

Он подошел к ней и взял ее за руку.

— Встаньте же, — сказал он, — что вы тут делаете на полу?

Но едва он произнес эти слова, как в ужасе отступил. Рука, которую он держал, была холодна как лед, и к его ногам упало безжизненное тело.

В испуге он стал звать на помощь. В это время Жерар уже входил в сопровождении врача. Открыли окна, Бернеретту перенесли на кровать. Врач осмотрел больную, покачал головой и отдал распоряжения. Сомнений не было — по всем признакам, бедная девушка приняла яд. Но какой — этого врач не знал и тщетно старался угадать. Он начал с того, что пустил больной кровь. Фредерик поддерживал ее, обняв за плечи. Она открыла глаза, узнала его и поцеловала, потом снова впала в беспамятство. Вечером ее заставили выпить чашку кофе. Она пришла в себя, как будто пробудилась от сна. Ее стали расспрашивать, какой яд она приняла. Вначале она отказывалась отвечать, но врач настаивал, и она призналась. На медном подсвечнике, стоявшем на камине, были видны следы напильника. Бернеретта прибегла к этому ужасному средству, чтобы усилить действие слабой дозы опиума, так как аптекарь, к которому она обратилась, отказался дать ей более сильную дозу.

Только в конце второй недели можно было считать, что Бернеретта вне опа'сности. Она начала вставать с постели и могла уже чуть больше есть. Но здоровье ее было подорвано, и врач сказал, что она будет болеть всю жизнь.

Фредерик не покидал ее. Он еще не знал, что заставило ее искать смерти. Он удивлялся только, что ни одна живая душа не беспокоилась о ней. В самом деле, в течение двух недель никто не навестил ее — ни родные, ни знакомые. Возможно ли, чтобы ее новый любовник покинул ее в таком состоянии? Или его уход и был причиной отчаяния девушки? Оба предположения казались Фредерику одинаково неправдоподобными, а Бернеретта дала ему понять, что не хочет говорить об этом. Жестокие сомнения терзали Фредерика, его мучила затаенная ревность, но любовь и Жалость удерживали возле Бернеретты.

Несмотря на свои страдания, Бернеретта не скупилась на проявления самой нежной любви. Она была полна благодарности за те заботы, которые Фредерик ей расточал, и в его присутствии казалась веселее, чем когда‑либо. Только и веселость была какая‑то грустная, точно затуманенная страданием. Она прила гала все усилия, чтобы развлечь его и удержать возле себя. Если он уходил, она спрашивала, в котором часу он вернется. Она хотела, чтобы он обедал у ее изголовья, хотела, засыпая, держать его руку. Она рассказывала ему тысячи историй из своего прошлого, надеясь, что это рассеет его. Но как только речь заходила о настоящем и о поступке, чуть не стоившем ей жизни, — она замолкала. Никакие расспросы, никакие мольбы Фредерика не действовали. Если же он продолжал настаивать, она хмурилась и становилась печальной.

Однажды вечером Бернеретта лежала в постели; ей только что снова пустили кровь; из плохо закрывавшейся ранки бытекло несколько капель крови. Она с улыбкой следила за алой слезой, катившейся по мраморно — белой руке.

— Ты все еще меня любишь? — спросила она Фредерика. — Все эти ужасы не вызвали у тебя отвращения ко мне?

— Я люблю тебя, — ответил он, — и теперь нас ничто не разлучит.

— Неужели это правда! — воскликнула она, целуя его. — Не обманывайте меня, скажите мне, что это не сон!

— Нет, это не сон, моя прекрасная, моя дорогая Бернеретта. Мы будем жить спокойно, мы будем счастливы.

— Увы, этого не может, не может быть! — вскричала она с отчаянием и тихо добавила: —А если этого не может быть — тогда придется начинать сызнова.

Последние слова она прошептала еле слышно, но Фредерик их уловил, и его охватила дрожь. На следующий день он передал их Жерару.

— Я принял решение, — сказал Фредерик, — не знаю, как на это посмотрит мой отец, но я люблю Бернеретту, и, что бы ни случилось, я не дам ей умереть.

Он действительно принял смелое решение, но ему не оставалось ничего другого. Фредерик написал отцу и поведал ему всю историю своей любви. В этом письме он забыл упомянуть о неверности Бернеретты. Он говорил только об ее красоте, постоянстве, о той кроткой настойчивости, которую она проявила, чтобы снова увидеть его, и, наконец, об ужасной попытке самоубийства, ка которую она решилась.

Отец Фредерика, семидесятилетний старик, любил своего единственного сына больше жизни. Со всей поспешностью он примчался в Париж. Вместе с ним приехала его сестра — мадемуазель Омбер, очень набожная старая дева. К несчастью, ни достойный старик, ни тетушка ке отличались скрытностью, и не успели они приехать, как все их знакомые узнали, что Фредерик до безумия влюблен в гризетку, которая из‑за него отравилась. К этому прибавляли, что он собирается на ней жениться. Недоброжелатели завопили о позоре, пятнающем семейную честь. Под предлогом, будто она защищает интересы молодого человека, мадемуазель Дарси рассказала с самыми романтическими подробностями все, что знала от самого Фредерика. Короче говоря, вместо того чтобы отвратить грозу, Фредерик навлек ее на себя, и она со всей силой разразилась над его головой.

Прежде всего, он вынужден был предстать перед советом родных и друзей и претерпеть нечто вроде допроса. Не то чтобы с ним обошлись, как с подсудимым, наоборот, к нему были очень снисходительны, но ему пришлось обнажить свою душу и услышать, как обсуждались вслух его самые сокровенные тайны. Само собой разумеется, что никто ничего не решил. Г — н Омбер захотел увидеться с Бернереттой; он пошел к ней, долго с ней беседовал, задал девушке тысячу вопросов, на которые она отвечала так мило и чистосердечно, что тронула сердце старика. Он вспомнил молодость и собственные любовные проказы. После разговора с Бернереттой он ушел смущенный и очень взволнованный. Вызвав сына, он сообщил ему, что решил выделить небольшую сумму денег для Бернеретты, если она пообещает обучиться какому — ни- будь ремеслу, когда выздоровеет. Фредерик передал это предложение своей подруге.