Альфред Мюссе - Архиепископ

— Ты мне поплатишься за это, Луиза, — кричал он, ударяя кулаком по перилам, — ты мне за это поплатишься! Я еще до тебя доберусь и заставлю тебя слушаться или выкину отсюда, л плюю на ваши угрозы и весь этот женский визг! Скоро вы меня опять увидите, так и знайте!

Говоря это, он спустился с лестницы и в бешенстве выбежал из дома. Фредерик колебался, подниматься ли ему наверх, но тут он увидел Бернеретту на площадке. Она рассказала о причине разыгравшейся сцены. Только что ушедший человек был ее брат.

— Вы слышали это уродливое имя — Луиза, — плача, говорила Бернеретта, — и вы знаете, что, к несчастью, это мое имя. Мой брат был сегодня в кабаке, а когда он приходит оттуда, вы сами видите, как он со мной обращается, если я не даю ему денег, чтобы ему снова вернуться в кабак.

В полном смятении, заливаясь слезами, она рассказала Фредерику то, что всегда пыталась от него скрыть. Родители ее были крайне бедны. Отец столярничал. В детстве с ней обращались очень жестоко, и как только ей исполнилось шестнадцать лет, продали ее одному, уже немолодому человеку. Он был богат и щедр и дал ей некоторое образование, но вскоре умер. Оставшись без средств, Бернеретта поступила в провинциальный театр, и тут брат стал преследовать ее из города в город, заставлял отдавать ему весь заработок, осыпал побоями и оскорблениями, если она не могла удовлетворить его требований. Когда ей минуло восемнадцать лет, она добилась признания своего совершеннолетия. Но даже власть закона не в силах была оградить ее от посещений ненавистного брата, который внушал ей ужас своей грубостью и бесчестил гнусным поведением. Таков был в общих чертах рассказ, вырвавшийся у Бернеретты в минуту отчаяния. Все это она рассказала так простодушно, что Фредерик не мог сомневаться в ее правдивости.

Он был тронут и, даже если бы не любил ее, то почувстзо- вал бы жалость к бедной девушке. Он узнал, где живет брат Бернеретты. Несколько золотых монет и решительный разговор уладили дело. На случай, если молодой человек явится снова, привратнице было велено сказать, что Бернеретта переехала в другой квартал. Но мало было обеспечить покой Бернеретты, когда она нуждалась в самом необходимом, и Фредерик заплатил ее долги, вместо того чтобы заплатить собственные. Напрасно она пыталась отговорить его от этого. Он и думать не хотел, что поступает опрометчиво и что эта опрометчивость может иметь неприятные последствия. Он повиновался велению сердца и поклялся никогда не раскаиваться в этом, что бы ни случилось в будущем.

Но раскаяться ему пришлось, и очень скоро. Чтобы выполнить взятые на себя обязательства по старому векселю, нужно было заключить новые обязательства, гораздо более тяжелые. Природа не одарила его беспечностью, которая в подобных обстоятельствах освобождает человека хотя бы от страха перед надвигающейся бедой. Наоборот, из всех своих прежних качеств он сохранил одно — предусмотрительность. Он, вероятно, стал бы мрачным и молчаливым, если бы это было возможно в его возрасте. Друзья заметили в нем перемену, но он не захотел сознаться в ее причине; стараясь обмануть других, он хитрил сам с собой и, то ли по слабости, то ли за отсутствием другого выхода, положился на волю провидения.

С Бернереттой, однако, он держался по — прежнему и продолжал говорить о своем близком отъезде, но это были только слова, он все не уезжал и каждый день навещал ее. Он привык к ее лестнице, и коридор уже не казался ему таким темным. Две маленькие комнатки, которые он находил вначале убогими, стали теперь в его глазах привлекательными. По утрам в них светило солнце и нагревало их — такие они были крошечные. В них нашлось место для фортепьяно, взятого напрокат. По соседству оказался хороший ресторан, откуда приносили обеды. У Бернеретты был дар, которым обладают только женщины, да и то не часто. Она была и безрассудна и вместе с тем бережлива. К этому присоединялся еще более редкий дар — она была всегда всем довольна, и ее единственным желанием было доставлять радость окружающим.

Надо сказать и об ее недостатках; она не была ленивой, но проводила дни в непостижимой праздности. Со своим маленьким хозяйством она справлялась поразительно быстро, а затем сидела целый день на диване сложа руки. Она толковала о своем обучении шитью и вышиванию так же, как Фредерик о своем отъезде, другими словами — дальше разговоров дело не шло. К несчастью, таковы многие женщины, в особенности женщины определенного круга, которым более, чем другим, следовало бы заниматься каким‑нибудь ремеслом. Есть в Париже девушки, которые родились в бедности, но никогда не возьмут в руки иголку; они скорее согласятся умереть с голоду, холя свои руки и натирая их миндальными отрубями.

Когда пришла масленица и с нею карнавальные развлечения, Фредерик, посещавший все балы, являлся к Бернеретте в самое различное время — то утром на рассвете, то среди ночи. Не раз, подойдя к ее двери, он невольно спрашивал себя, застанет ли ее одну; и если его уже заменил соперник, то имеет 'ли он право сетовать? Конечно, нет, раз он сам отказался от этого права. Признаться ли, что он боялся этого и в то же время почти желал? Тогда у него хватило бы решимости уехать. Неверность возлюбленной заставила бы его покинуть ее. Но Бернеретта всегда была одна, — днем она сидела у камина, расчесывая свои длинные волосы, падавшие ей на плечи. А если звонок Фредерика раздавался ночью, она выбегала к нему полуобнаженная, с закрытыми глазами й смеющимся ртом и бросалась ему на шею, еще даже не совсем проснувшись, разжигала огонь, доставала из буфета ужин, всегда проворная и приветливая. Она никогда не спрашивала, откуда пришел ее возлюбленный. Кто мог бы устоять перед соблазном такой легкой иприятной жизни и перед такой редкой и необременительной любовью? Каковы бы ни были дневные заботы, Фредерик всегда засыпал счастливым. И мог ли он просыпаться грустным, если, открывая глаза, видел свою подругу, которая весело хлопотала, приготовляя ему воду для умывания и завтрак?

Если верно, что редкие встречи и беспрестанно возникающие препятствия разжигают страсть и придают наслаждению остроту новизны, то надо признаться и в том, что есть особое очарование, быть может, более сладостное и более опасное, в постоянном общении с тем, кого любишь. Говорят, что привычка приводит к пресыщению. Возможно; но вместе с трм она порождает взаимное доверие и забвение самого себя; любовь, выдержавшая такое испытание, может уже ничего не бояться. Любовники, встречающиеся изредка, никогда не могут быть уверены, что поймут друг друга. Они ждут минут счастья, хотят убедить себя, что счастливы, и тщетно ищут невозможного— слов, чтобы высказать свои чувства. Тем, кто живет вместе, ничего не надо высказывать словами; они мыслят и чувствуют согласно, они обмениваются взглядами; идя рядом, пожимают друг другу руки. Только они одни знают восхитительное блаженство и ласковую прелесть завтрашнего утра. В дружеской непринужденности они находят отдых от восторгов любви. Мне всегда вспоминаются эти пленительные узы, когда я вижу двух лебедей, которые тихо плывут по течению, отражаясь в чистой прозрачной воде.