Альфред Мюссе - Архиепископ

— Не знаю, — ответил Фредерик, подражая небрежному тону своего приятеля, — если она тебе нравится, можешь поухаживать за ней.

— Ты неискренен; ты же любишь ее, и она тебя любит.

— Да, как и прежде, — из прихоти.

— Бойся таких прихотей.

— Догоняйте же нас, господа! — крикнула Бернеретта. Она и Сесиль мчались вскачь впереди. На небольшой плоской возвышенности девушки придержали лошадей, и вся кавалькада сделала остановку. Всходила луна, медленно выплывая из‑за чащи леса; по мере того как она поднималась, тучи словно отступали перед ней. Внизу, у подножия холма, расстилалась долина, она тонула во мраке, и только было слышно, как там, в глубине, куда не проникал взгляд, глухо волновалось от ветра темное море зелени. В шести лье от Парижа можно было подумать, что находишься где‑то над отрогами Шварцвальда. Внезапно ночное светило точно вынырнуло из‑за горизонта. Широкий луч скользнул по верхушкам леса и мгновенно залил светом все вокруг. Высокие деревья, купы каштанов, лужайки, тропинки, холмы — все обрисовалось вдали, как по волшебству. Фредерик и его спутники обменялись взглядами, удивленные и обрадованные, что видят друг друга.

— А ну‑ка, Бернеретта, — воскликнул Фредерик, — спой нам песню!

— Печальную или веселую? — спросила она.

— Какую хочешь. Спой охотничью! Быть может, на нее ответит эхо.

Бернеретта откинула назад вуаль и начала, подражая напеву охотничьего рожка, но вдруг остановилась. Ее взгляд поразила яркая звезда Венеры, мерцавшая над самым холмом. Подчиняясь очарованию более нежных чувств и мыслей, Бернеретта запела на мотив немецкой песни стихи, которые Фредерик сочинил когда‑то под впечатлением отрывка из Оссиана [2] Речь идет о сборнике народных песен, автором которых являлся Джеймс Макферсон (1736–1796). В этой книге, приписываемой кельтскому барду Оссиану, воспеты подвиги Фингала, властителя страны Морвен, в Шотландии. Фингал пребывал в своем замке, носившем название Сельма. :

Бернеретта пела; луна освещала ее лицо, придавая ему очаровательную бледность. Сесиль и Жерар похвалили чистоту и свежесть ее голоса, а Фредерик нежно поцеловал возлюбленную.

Они вернулись в гостиницу и сели ужинать. За десертом Жерар, разгоряченный выпитой бутылкой мадеры, стал так услужлив и любезен с Бернереттой, что Сесиль затеяла с ним ссору. Они наговорили друг другу колкостей, и Сесиль ушла из‑за стола, а Жерар последовал за ней в самом дурном расположении духа.

Оставшись наедине с Бернереттой, Фредерик спросил ее, догадалась ли она о причине этой размолвки.

— Конечно, — ответила Бернеретта, — это же не стихи, и каждый это понимает.

— Ну и что же ты об этом думаешь? Ты приглянулась этому молодому человеку; его любовница ему наскучила, и, я думаю, тебе достаточно сказать слово, чтобы он бросил ее.

— Какое нам до этого дело! Или ты ревнуешь?

— Нисколько. Ты же прекрасно знаешь, что я не имею права ревновать тебя.

— Объясни мне, что ты хочешь сказать?

— Милое дитя мое, я хочу сказать, что ни мое состояние, ни род моих занятий не позволяют мне быть твоим любовником. Ты знаешь это давно, я тебя никогда не обманывал на этот счет. Если бы я захотел разыгрывать перед тобой знатного вельможу, я бы разорился, не сделав тебя счастливой. Мне едва хватает моего содержания; кроме того, в скором времени я должен буду вернуться в Безансон. Ты видишь, что об этом я говорю с тобой вполне откровенно, хотя мне и тяжело, но есть некоторые вещи, о которых я так говорить не могу. Твое дело подумать и позаботиться о своем будущем.

— Другими словами, ты мне советуешь заняться твоим другом?

— Нет, это он готов заняться тобой. Жерар богат, а я нет. Он живет в Париже, в самой гуще всевозможных развлечений, мне же предназначено быть всего лишь провинциальным адвокатом. Ты очень нравишься Жерару, и, может быть, это для тебя счастливый случай.

Несмотря на кажущееся спокойствие, Фредерик, говоря все это, был взволнован. Бернеретта молчала, она прижалась к окну и плакала, стараясь скрыть свои слезы. Фредерик заметил это и подошел к ней.

— Оставьте, — сказала она, — вы никогда не снизойдете до того, чтобы ревновать меня. Я понимаю и не жалуюсь, но мне очень больно; вы слишком жестоко говорите, друг мой, вы обращаетесь со мной как с продажной женщиной; я не заслужила этого; вы причиняете мне большое горе.

Заранее было решено переночевать в гостинице и вернуться в Париж на другой день. Все еще утирая глаза, Бернеретта сняла с шеи платок и повязала им на ночь голову возлюбленного. Затем прижалась к плечу Фредерика, тихонько увлекая его к алькову.

— Какой же ты гадкий, — сказала она, целуя его, — почему ты не хочешь меня любить?

Фредерик заключил ее в объятия. Он понимал, чему подвергает себя, уступая минутной слабости. Чем больше ему хотелось отдаться этому порыву, тем больше страшился он самого себя. Он готов был сказать Бернеретте, что любит ее, но роковое слово замерло у него на губах; Бернеретта же сердцем почувствовала его, и оба они заснули счастливые. Один — оттого, что все же не произнес этого слова, другая — оттого, что угадала его.

На этот раз Фредерик по возвращении проводил Берне- ретту домой. Он увидел, как бедно ее жилище, и сразу понял, почему сначала она не хотела, чтобы ее провожали. Бернеретта жила в меблированных комнатах, вход туда вел через длинный темный коридор. Она занимала две крошечные каморки со скудной обстановкой. Фредерик попытался задать ей несколько вопросов по поводу того плачевного положения, в котором она, по — видимому, находилась, но она отвечала уклончиво.

Спустя несколько дней Фредерик зашел навестить Бернеретту; войдя в дом, он услышал наверху на лестнице странный шум. Кричали женщины, кто‑то звал на помощь, кто‑то грозил, кто‑то предлагал послать за полицией. Среди беспорядочного хора этих голосов выделялся голос молодого человека, который не замедлил появиться перед Фредериком. Одежда на нем была изорвана, он был бледен и пьян от вина и ярости.