Чарльз Диккенс - Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)

— Хорошо ли я разслышалъ? — воскликнулъ тотъ ошеломленный. — Дорогой мистеръ Скруджъ, серіозно ли вы говорите?

— Пожалуйста, пожалуйста, — перебилъ его Скруджъ, — ни на одинъ пенсъ меньше! Увѣряю васъ, что я лишь плачу старый долгъ. Сдѣлаете ли вы мнѣ эту милость?

— Дорогой мой, мистеръ Скруджъ, — отвѣчалъ тотъ, сердечно пожимая руку Скруджа, — не знаю, право, какъ и благодарить васъ за такую невѣроятную щедр…

— Ни слова больше, прошу васъ, — прервалъ его Скруджъ. — Зайдите ко мнѣ. Вы не откажетесь?

— О, съ охотою! — воскликнулъ пожилой господинъ.

Не подлежало сомнѣнію, что въ этихъ словахъ выразилось его самое искреннее намѣреніе посѣтить Скруджа.

— Благодарю васъ, — сказалъ Скруджъ, — безконечно вамъ благодаренъ, тысячу разъ благодарю васъ! До свиданья!

Онъ вошелъ въ церковь; потомъ прошелся по нѣсколькимъ улицамъ, торопливо всматриваясь въ мимо проходившихъ людей; ласково гладилъ по головкѣ встрѣчающихся съ нимъ дѣтей, распрашивалъ нищихъ, съ любопытствомъ заглядывалъ въ кухни домовъ, потомъ переносилъ взгляды на ихъ окна. Все, что онъ видѣлъ, ему чрезвычайно нравилось. Онъ никогда не думалъ, чтобы прогулка или вообще что бы то ни было могло доставить столько радости. Послѣ полудня онъ направился въ ту часть города, гдѣ жилъ его племянникъ. Разъ двѣнадцать прошелъ онъ взадъ и впередъ передъ дверью его дома, не рѣшаясь подняться на ступеньки подъѣзда, не рѣшаясь постучать.

Наконецъ, онъ собрался съ духомъ и постучалъ.

— Баринъ дома, дитя мое? — спросилъ Скруджъ горничную, прехорошенькую дѣвушку.

— Да, сударь.

— Гдѣ же онъ, милая?

— Въ столовой, сударь, вмѣстѣ съ барыней. Позвольте, я васъ провожу туда.

— Спасибо, я пройду одинъ, баринъ меня знаетъ, — проговорилъ Скруджъ, взявшись за ручку двери, ведущей въ столовую.

Онъ осторожно нажалъ ручку двери и, пріотворивъ ее, просунулъ въ нее голову. Въ это время находившаяся тамъ молодая чета разсматривала празднично накрытый столъ, какъ и полагается молодоженамъ, дорожащимъ изяществомъ своей сервировки и потому желающихъ убѣдиться, все ли на столѣ въ порядкѣ.

— Фредъ! — произнесъ Скруджъ.

Милосердный Боже! Какъ вздрогнула жена племянника Скруджа! Еслибы онъ въ эту минуту не забылъ, что видѣлъ се сидѣвшею въ углу на мягкомъ креслѣ со скамеечкою подъ ногами, то никогда бы не рѣшился такъ ее обезпокоить.

— Господи прости! — воскликнулъ Фредъ. — Кто это тамъ?

— Это я, твой дядя Скруджъ. Я пришелъ къ тебѣ обѣдать. Можно мнѣ войти, Фредъ?

Можно ли войти? Скруджъ долженъ былъ благодарить Бога, что Фредъ не оторвалъ ему, отъ радости видѣть его, руку! Черезъ десять минутъ Скруджъ чувствовалъ себя, какъ дома. Сердечнѣе пріема, оказаннаго ему племянникомъ, нельзя было ничего себѣ представить; жена племянника во всемъ слѣдовала примѣру мужа. Когда явился Топперъ, и онъ не отставалъ отъ нихъ; такъ же поступила и маленькая, пухленькая сестренка и всѣ гости, по мѣрѣ того какъ они являлись. Какой восхитительный праздникъ, какія восхитительныя шутки, какое восхитительное единодушіе, какое вос-хи-ти-тель-но-е счастье!

Но тѣмъ не менѣе онъ рано поднялся на слѣдующее утро и отправился къ себѣ въ контору. О! очень рано! Какъ хотѣлось ему придти туда первымъ и захватить врасплохъ пришедшаго послѣ него Боба Кречита! Въ ту минуту это было его главнымъ желаніемъ. И ему это удалось! Да, онъ имѣлъ это удовольствіе! Часы пробили девять, а Боба все не было! Четверть десятаго, а Боба нѣтъ, какъ нѣтъ! Онъ уже опоздалъ ровно на восемнадцать съ половиною минутъ. Скруджъ сидѣлъ съ настежъ растворенною дверью, чтобы видѣть какъ Бобъ Кречитъ прошмыгнетъ въ свою конуру.

Прежде чѣмъ открыть дверь, Бобъ снялъ шляпу, затѣмъ вязаный бѣлый шарфъ; въ одинъ мигъ усѣлся онъ на свой табуретъ, и перо забѣгало по бумагѣ, какъ будто торопясь нагнать потерянное время.

— Это еще что? — проворчалъ Скруджъ, стараясь придать своему голосу прежній тонъ, — развѣ можно такъ опаздывать?

— Я очень извиняюсь, мистеръ Скруджъ, что опоздалъ, — сказалъ Бобъ.

— Опоздалъ! Я думаю, что опоздалъ! — возразилъ Скруджъ. — Прошу васъ войти на минуту ко мнѣ.

— Вѣдь это случилось только разъ въ теченіе цѣлаго года, — конфузясь, оправдывался Бобъ, выходя изъ своего чулана. — Это болѣе не случится, увѣряю васъ, сэръ. Вчера я немного повеселился.

— Очень хорошо все это, но я долженъ вамъ сказать, другъ мой, — проговорилъ Скруджъ, — что я долѣе не намѣренъ терпѣть подобныя вещи. Поэтому, — продолжалъ онъ, быстро соскакивая съ своего табурета и нанося такіе тычки въ бокъ Бобу, что того откинуло вновь въ его конуру, — поэтому я прибавлю вамъ жалованье!

Бобъ, весь дрожа, кинулся къ линейкѣ, лежавшей на конторкѣ. Одну минуту онъ собирался хватить ею Скруджа, взять его за- шиворотъ и позвать прохожихъ, чтобы надѣть ему смирительную рубашку.

— Желаю вамъ провести весело Рождество, Бобъ, — сказалъ Скруджъ съ такимъ серіознымъ видомъ, что нельзя было усомниться въ его искренности и при томъ онъ такъ дружески похлопалъ Боба по плечу. — Пусть это будетъ гораздо болѣе счастливое Рождество, чѣмъ я желалъ вамъ многіе многіе годы, Бобъ! Я прибавлю вамъ жалованье и всячески постараюсь поставить на ноги вашу выбивающуюся изъ силъ семью, и сегодня же послѣ обѣда, ва чашей дымящагося пунша мы все это хорошенько обсудимъ. А пока затопите-ка хорошенько камины, да сбѣгайте и купите новое ведро для угля!

Скруджъ сдѣлалъ еще гораздо больше, чѣмъ обѣщалъ. Что касается Крошки Тима, который остался живъ, то для него Скруджъ былъ вторымъ отцомъ.

Онъ превратился въ такого добраго друга, такого добраго хозяина, такого добраго человѣка, какими бывали добрые люди въ доброе старое время въ старой доброй странѣ, въ добромъ городѣ. Находились люди, которые подсмѣивались надъ нимъ изъ за происшедшей съ нимъ перемѣны, но онъ не обращалъ на это никакого вниманія. Онъ былъ достаточно мудръ, чтобъ знать, что все хорошее на земномъ шарѣ всегда подвержено насмѣшкамъ со стороны извѣстнаго рода людей. Такъ какъ подобные люди должны были считаться слѣпыми, такъ думалъ онъ, то въ концѣ концовъ пусть лучше болѣзнь ихъ выразится въ морщинахъ вокругъ глазъ отъ смѣха, чѣмъ въ какой либо другой менѣе привлекательной формѣ. Вся душа его смѣялась, и этого для него было вполнѣ достаточно. Съ духами у него болѣе не было сношеній, зато съ людьми онъ ихъ всячески поддерживалъ, и вся его жизнь была основана на началахъ доброжелательности. И про него шла молва, что, если кто достойно встрѣчаетъ и проводитъ праздникъ Рождества, то это, именно, онъ;- эту справедливость ему отдавали всѣ.

Желаю отъ души, чтобы такое же мнѣніе сложилось о васъ, обо мнѣ, о насъ всѣхъ, и тогда, какъ говорилъ Крошка Тимъ: Да благословитъ Богъ всѣхъ насъ и каждаго изъ насъ!