Бруно Беттельгейм - Просвещенное сердце

Психоаналитическая терапия — это особая среда со своими уникальными последствиями. Она не может быть архимедовой точкой опоры вне мира социальных феноменов. Она не может выделить человека из его социального окружения и дать его «истинное» описание. Чтобы оказаться в состоянии психоанализа нужно поменять обычное окружение на иную специфическую среду. Поэтому изучение реакция человека в такой среде приводит к открытиям, обусловленным самой этой средой. И можно легко ошибиться, если подобные находки применять в иной среде без соответствующих изменений.

Позвольте мне привести поясняющий пример. Предположим, что два студента желают изучить общество, человека и его природу. Один объектом наблюдения избирает группу ученых в процессе их работы. Вероятно, он найдет, что каждый из них добросовестно отдает всего себя работе ради достижения поставленной цели, собственно содействуя интересам всего общества. Второй же студент, напротив, будет наблюдать тех же ученых, но уже собравшихся в баре после работы. Они немного выпили и не спешат идти домой. Озабоченные небольшими неудачами в исследованиях или отношениями с коллегами, начальством или домашними проблемами, они позволяют себе выпустить пар после трудного дня. Это время полной релаксации. Они даже по-дружески подначивают друг друга к откровенности по поводу работы, дома или самих себя.

Затем предположим, что они прекрасно понимают несерьезность положения и ради разрядки могут дойти до заявлений, что их дело бессмысленно, что они им занимаются ради денег или ради семьи. И более того, они могут сказать, что ненавидят этот каторжный труд, своих коллег и что-нибудь еще в этом роде.

Теперь допустим, что наш второй наблюдатель пришел к заключению, что эти разговоры за стойкой бара выражают подлинную мотивацию этих людей, их истинную сущность. Он тогда решит, что их тяжелый и полезный труд — всего лишь ловкое прикрытие их «истинных» желаний. Такой наблюдатель может начать считать обычные препятствия в работе (ворчанье, зависть, разочарованье) за истинные мотивы или за предлоги для утомительной, но значимой деятельности.

Очевидно, оба наблюдателя увидели важные, хотя и различные аспекты человека в обществе. Ни один из них нельзя назвать ложным, и ни один из них не дает «истинного» описания человека. Подлинный человек состоит из совмещения, в реальности интегрируются обе картины. Это один и тот же человек — только в одном случае он на работе, а в другом — в баре, слегка выпивший.

Во время психоанализа, в-основном, пациент имеет дело с неприятностями, мешающими успешной жизни, поскольку он пришел к аналитику не с рассказом о своей жизни, а за помощью в конкретных трудностях. Если бы он пребывал в мечтаниях обо всем хорошем в его жизни, аналитик рано или поздно заявил бы, что если все так хорошо, то нет нужды к нему обращаться — к чему тратить драгоценное время на вещи, которые и так идут хорошо. При этом может показаться, что беседа о позитиве — всего лишь способ уйти от мыслей о неприятном или необходимость соблюсти вежливость в разговоре с теми, кто делится своим положительным опытом и т. п. Это можно истолковать так, что хороший опыт менее важен или может служить лишь предлогом для разговора. И хотя в психоанализе это так и есть, но в реальной жизни он действительно важен и актуален.

Возвращаясь к моему лагерному опыту, еще раз отмечу, что мне психоанализ помог понять разрушительные мотивации личности. К моему сожалению он не мог защитить меня от этого или объяснить стойкость других людей. Переоценивая психоанализ с учетом этого опыта, я пришел к выводу, что он исследует разрушительные влияния и не способен к исследованию положительных влияний. Исключением было конструктивное влияние самого психоанализа. С тех пор, как психоаналитики занимаются только негативом, эта область стала для них легитимной. Они не занимались теорией личности с позитивным направлением к хорошей жизни. Психоанализ все больше и больше начал становиться поводырем по жизни — прямо или косвенно — обеспечив теоретическими структурами науки, изучающие поведение.

Психоаналитики первыми бы заявили, что их теории и практика вышли за пределы узкого поля психотерапии — значение психоанализа признается в таких областях, как социология, педагогика, эстетика, и вообще в жизни. Но взятый вне контекста психотерапии психоанализ может привести к серьезным последствиям, будучи заостренным на мрачном и патологическом, а не на здоровом, нормальном и позитивном аспекте жизни. И такое преувеличение темной стороны психики может привести к теоретическому признанию того, что наличие, а не отсутствие дурного, есть норма для здоровой личности.

В этом пренебрежении позитивом лежит еще одна опасность. Можно прийти к мнению, что самореализация достигается освобождением человека ото всего, что причиняет ему боль, или же, если это не помогает — компенсированием серьезной патологии через интеллектуальные или артистические достижения, как это было с Бетховеном. При таком длительном творческом успехе, могут разрушаться и близкие к артисту люди.

Предпочтение компенсирования норме (подобно религиозному отношению, что небеса радуются больше о кающемся грешнике, чем о праведнике) — опасная нравственная позиция, как в психотерапии, так и в обществе. Она делает акцент на трагическом и впечатляющем, а не на обычном счастье — жить в относительном благополучие в семье и с друзьями. Такая философия, концентрирующаяся на разрушительных инстинктах и смакующая патологию, заканчивает (не желая того) отрицанием жизни. Обычный, хорошо живущий, человек, может не сотворить ни одного шедевра, не стать жертвой невроза, не компенсировать свое эмоциональное смятение великими интеллектуальными или художественными достижениями, но никогда он не разрушит жизнь своего племянника или брата.6 Он только будет пытаться самому жить в счастье. Но если патология становится контекстом всех человеческих действий, то такая жизнь может оказаться лишенной достижений или значимости.

Фрейд хорошо это понимал, ведь он настаивал, что нет психоаналитического мировоззрения (Weltanschauung), а его наука заключалась в том, как воспитать из ребенка нормальную личность. Но с тех пор, как психоанализ оброс различными теориями, он стал выполнять работу, к которой все еще плохо подготовлен.

Делая недолжные выводы из мимоходом сделанных заметок, Фрейд полагал, что признаками здоровья являются способности к любви и к труду. Но хотя он развил великолепную теорию либидо (секс, агрессия), он оставил нам мало теоретического материала для понимания природы и важности постоянных человеческих привязанностей, а также труда, в рамках своей системы.