Александр Васильев - Дигитальное перо

Там вдали ещё где-то за тысячи километров закончится твердый и безжизненный материк и начнется море. Море будет всего лишь мостом до другого огромного участки суши, совершенно не похожего на этот. Лес будет главной его основой. Манящий, загадочный и таинственный. С тысячами цветовых оттенков, миллионами запахов и бесконечным количеством видов непознанной плодящейся там жизни. Из-за этого ещё более привлекательный. Но с тем опасный, а с тем и смертельный. Где-то там рухнул в аварийном режиме кроссфлаер деда. Что так неугомонно влекло его к лесу? Что он там не познал? Ведь был уже на пенсии, ему бы меня нянчить, а он опять своё. Ему этот флаер, как спорткар-гонщику ясельный велосипед. Вот и получается, деда, был ты для меня, сам того не зная, самой популярной и наиинтереснейшей личностью, а наиграться с тобой успел только папа.

Я сел обратно за руль, ещё десять секунд, не видя, смотрел на приборы, и только после этого нашёл в себе силы продолжить путь. С куртки бежали вниз капли растаявшего снега. Через час встреча с Крабом и Веславом. Через час ум будет занят интересной рутиной – что же сломалось без меня? Будет юмор, как без юмора с Крабом, будет куча советов и теорий, как без этого с Веславом. Будет всё отлично и работа, и настроение, и уж тем более совместное чаепитие, без которого они ещё ни одного гостя из рудников не отпустили. А сейчас тоска и непомерное желание больше не заезжать на обрыв, и твердая уверенность, что всё равно ведь заеду.

Я уже много раз проезжал эту дорогу. И на практике, пока был студентом, и по работе, и даже один раз для посещёния увеселительной вечеринки. Хотя, что может быть весёлого в шахте? Кроме нас, ничего. Там, у меня за спиной, мегаполис, наполненный культурными событиями, которые каждый раз соревнуются в яркости, рождающий новые научные достижения, в основе которых идеи каких не было, застроенный всеми видами архитектурных причуд, которые всё больше продвигаются от центра к городской границе, а сама граница медленно распозается по новым территориям. И городу этому всегда всего мало. Кажется, что, если остановится всё это многообразие, то он сразу начнёт умирать. А здесь в шахте, технологии по добыче не меняются десятилетиями. Меняется техника, люди, количество выработанных тон, но суть остаётся та же. Потому что так вышло, что в этом месте континента есть залежи, которые нам необходимы. Мы просто их берём, считая, что их много. А так как они безжизненны, то стало быть природе не особо и важны. Сам по себе факт того, что мы забираем, нам не интересен. Нам интересно, как мы этим распорядимся потом. Ради этого «потом» и появился город. И из-за этого жизнь в мегаполисе бурлит, а в шахте и жизни-то почти нет.

Я давно заметил, когда проводишь здесь большое количество времени, потом ещё сколько-то адаптируешься в городе. Не очень долго. Но всё же это происходит быстрее, чем отвыкание от него. Значит, сила города больше, чем этого сила этого места. Может поэтому так мало желающих работать здесь на оперативной вахте. На огромное количество промышленных роботов таких людей немного. Конечно, есть удалённый контроль и сервисная служба, но постоянно присутствовать здесь никто особенно не желает.

По какой-то причине мне приятна эта смена чувств и душевных движений во мне. Поэтому я никогда не отказываюсь сюда добраться и поработать. И когда ты катишь на кроссдезе, то с каждым километром чувствуешь, как жизнь города уходит из тебя. Как гранитный ландшафт заменяет твои новоидейные мысли о работе и досуге, тягучими безмерными ощущениями неясного природного характера. В кроссфлаере этого нет, он перемещается слишком быстро, поэтому я им по возможности не пользуюсь.

Пошарпанные гранитными ветрами двери ангара автоматически открылись, впуская пришельца цивилизации, дитя урбанической культуры и сетевого небожителя духа. Так, по словам Краба, обо мне напишут в эпитафии, при условии, конечно, если концы мне придётся отдать здесь в силиконовый рудниках и, непременно, в рабочей обстановке. Это безымянное, но уникальное для каждого человека, изречение будет выгравировано на вороненой титановой пластине и восьмью микросаморезами укреплено на корпусе, какого-нибудь старого робота, которому уже не светит из-за морального устарения новое место работы на межзвездном круизере, ибо местный богатейший склад поношенных запчастей будет его последним пристанищем. На мое выражающее сомнение лицо в ответ был поднят палец и фраза “после 28 лет работы с железом, поверь мне, я знаю о чем говорю” прекратила всякое недоумение. Да, Краб – человек, одной клешней вцепившийся в механику, а второй в платье ее Величества Иронии. Не могу предположить, как он сделал свой жизненный выбор, но работать без иронии и иронизировать без работы он не может. Проверено многократно. Впрочем, что-то он сегодня не встречает, придется дождаться его в конторке. Иначе в этих недрах безразмерных промышленных площадей их с Веславом не найти.

В большом светлом просторном помещёнии сложно было с первого раза догадаться, что занималось оно всего двумя людьми. Вразнобой поставленные столы представляли собой некий лабиринт. Некоторые из них были завалены до предела, некоторые были чисты и оснащены лишь небольшим набором предметов видимо какой-то избранной тематики. Было светло, как днем, и тепло так, что захотелось сразу снять куртку. Может кофе? Да, почему бы и нет. Кофейный аппарат я знаю где. По-моему, рецепт «Черный град» здесь был хорош. Пока автоматические камеры нашарят их в этом техническом подземелье, пока они бросят, видимо какое-то дело, пока дойдут – у меня есть минут пять, а этого вполне хватит, чтоб завалившись в кресле насладится стаканчиком и пошевелить над чем-нибудь мозгами. Получив стаканчик с парком от горячего, я глазами нашёл место, где хотел бы усесться.

“Малой, двигай на двадцатьпятку!” – неожиданно громко сказал вдруг ближайший динамик. Что ж, отдых отменяется. Да, ладно, не впервой. Я бросил, не отпив, кофе в мусорку и, внутренне собравшись, пошёл к указанному цеху. Но настроение мое изменилось, такого чтоб приглашали на место без завсегдашнего приветствия – ещё не разу не было.

“Малым” меня звали из-за роста и, в основном, это был, собственно, Краб. Сам он был высокий, с сильными плечами и руками худоватым дядечкой. Наверно, его форму можно было назвать спортивной, но спортом он него не веяло. Было видно, что сила и худоба достались ему от любимой профессии. Когда, держа навесу четырнадцатикилограммовый манипулятор и придерживая другой рукой наклонившегося разобранного наполовину промробота, он оценивал сложность предстоящего ремонта, казалось, умная машина, делавшая безупречно и точно работу, готова провалиться сквозь землю от стыда перед непринужденным величием этого азартного человека.