Николай Толстой-Милославский - Жертвы Ялты

Весь этот процесс завершился в течение лета 1944 года, причем его в значительной степени обусловили события тех дней. Во-первых, советские власти хранили полное молчание о судьбе уже возвращенных граждан. Во-вторых, немцы не проявляли к этому ни малейшего интереса. К тому же власть немецкого правительства слабела с каждым месяцем, так что с его позицией можно было считаться все в меньшей и меньшей степени.

К июню 1944 года МИД пришел к выводу, что всех русских следует в конце концов вернуть на родину, какая судьба их бы там ни ждала. Джеффри Вильсон еще в марте предвидел такой исход. 24 июня Патрик Дин, помощник юридического советника МИДа, подтвердил:

В обусловленные сроки все те, с кем желают разобраться советские власти, должны, при соблюдении нижеследующего условия, быть им переданы, и нас не касается то обстоятельство, что эти люди могут быть расстреляны или претерпеть более суровое наказание, чем предусмотрено английскими законами.

В "нижеследующем условии" оговаривалась необходимость избежать опасности немецких репрессий по отношению к английским военнопленным *74.

Но военное министерство заняло другую позицию. 17 июля, в тот самый день, когда кабинет впервые собрался для обсуждения этого вопроса, МИД получил следующее сообщение:

Военное министерство склонно согласиться на передачу советским властям только тех русских, которые изъявили желание вернуться, и не согласно давать советскому правительству какие бы то ни было другие обязательства *75.

Впрочем, в письме МИДа к советскому послу Гусеву это условие, даже в сильно смягченном виде, было опущено *76.

До получения ответа от Гусева оставалось лишь по-прежнему размещать в лагерях на территории Англии русских военнопленных, число которых все возрастало, а статус и судьба все еще были неопределенны. Именно в это время узники "преддверия ГУЛага" обрели могущественного союзника в лице лорда Селборна, который отвечал за группы саботажа и шпионажа Службы специальных операций (ССО), действовавшие в оккупированной Европе. Лорд Селборн был ревностным христианином и высокопринципиальным государственным деятелем, и его ужасала мысль о преступлении, которое, как он понимал, вот-вот совершится. 21 июля он написал резкое письмо министру иностранных дел Антони Идену:

Я глубоко обеспокоен решением кабинета отослать назад в СССР всех русских подданных, служивших в немецкой армии и попавших к нам в плен на европейском театре военных действий. Я намерен обратиться по этому поводу к премьер-министру, но прежде чем это сделать, я хотел бы изложить вам причины моих возражений в надежде, что мы сможем достичь согласия по этому поводу.

Как вы, вероятно, знаете, один из моих офицеров в течение последних четырех недель опросил значительное число русских пленных, и все они рассказали примерно одно и то же. Прежде всего, попав к немцам, они подверглись невероятно жестокому обращению. По дороге в лагеря многих не кормили по нескольку дней подряд. Их разместили в концентрационных лагерях в ужасающих антисанитарных условиях, они голодали. Их мучали вши и отвратительные болезни, а голод довел их до такого состояния, что в их среде развилось людоедство. Немцы не раз снимали в пропагандистских целях их людоедские трапезы *77.

После нескольких недель такой жизни, писал лорд Селборн, пленным предлагали добровольно идти на службу в немецкие трудовые батальоны. Отказавшихся расстреливали, так что ничего удивительного, что многие становились добровольцами. Теперь, оказавшись в руках у англичан, почти все русские выражают величайший страх перед перспективой возвращения на родину. Всего было опрошено 45 человек из трех лагерей, и все они говорили примерно одно и то же: что по прибытии их расстреляют или, по меньшей мере, отправят в Сибирь; что, как известно, советское правительство даже не признало наличия русских военнопленных в немецком плену. Те, кто носил немецкую форму, считали, что вконец скомпрометировали себя, и почти не сомневались в том, что их расстреляют. Наконец, они собственными глазами видели несравненно более высокий уровень жизни трудящихся на Западе, и одно это, как они понимали, навсегда сделает их политически неблагонадежными.

Лорду Селборну эти рассказы казались убедительными, и его очень беспокоила "перспектива послать несколько тысяч человек на смерть либо от пули, либо в Сибири..." Это, по его словам, было бы не только негуманно, но еще и неразумно: те русские, что еще служат в немецкой армии, откажутся сдаваться в плен англичанам или переходить в Сопротивление. По мнению Селборна, кабинет на этой стадии не должен вступать в какие бы то ни было соглашения относительно судьбы пленных.

В заключение лорд Селборн писал, что, по словам Эммануэля д'Астье, министра внутренних дел Временного правительства Французской Республики, французы, вероятно, предоставят традиционное политическое убежище тем русским, которые пожелали присоединиться к свободной французской армии – в Иностранном легионе, на Мадагаскаре или в какой-либо другой французской колонии. Как бы то ни было, советские представители не интересуются пленными (требование Гусева дошло до Идена двумя днями позже) и могут подозрительно отнестись к любым предложениям англичан.

Вследствие этого я полагаю, – писал Селборн, – что дух человечности предписывает нам не связывать себя обещаниями в вопросе о том, как поступить с русскими пленными после войны. Если их численность не будет слишком велика, их можно без всяких трудностей разместить в какой-нибудь малонаселенной стране.

Копию этого письма лорд Селборн направил майору Десмонду Мортону, помощнику Уинстона Черчилля, для передачи премьер-министру. В сопроводительной записке он подчеркнул: "Я глубоко возмущен этим делом" *78. Передавая письмо по назначению, Мортон сообщил Черчиллю о недавнем ответе из Москвы с требованием вернуть всех пленных и добавил, что "решение, предлагаемое лордом Селборном, вероятно, запоздало". Премьер-министр сразу же ознакомился с посланием лорда и на другой день написал Идену:

Я думаю, мы несколько поспешно обошлись с этим делом в кабинете, и точка зрения, высказанная министром экономической войны, бесспорно, заслуживает рассмотрения. Даже если мы в чем-то и пошли на уступки [СССР], мы можем использовать все средства для задержки решения. Полагаю, эти люди были поставлены в непереносимые условия *79.

Черчиллю явно не хотелось обрекать несчастных на новые страдания. Не совсем понятно лишь, как могло ему показаться, будто англичане "в чем-то и пошли на уступки". До тех пор британское правительство лишь однажды сносилось.с советскими властями по этому делу – в письме от 20 июля, в котором просто выражалось желание англичан "как можно скорее узнать, что думает советское правительство об устройстве своих подданных". Решение кабинета от 17 июля о принудительном возвращении пленных, если таково будет советское требование, еще не было доведено до сведения советских властей, так что английское правительство – по крайней мере, в теории – могло избрать любую линию поведения.