Николай Толстой-Милославский - Жертвы Ялты

В первые два дня своей поездки генерал Васильев посетил лагерь Баттервик, где находилось около 3 тысяч русских военнопленных, из которых 450 все еще бастовали. Те, кто служил в немецкой армии, построились на пустой площади, и генерал обратился к ним с речью. Он сказал, что советское правительство их не забыло и что все они в конце концов вернутся домой, хотя из-за трудностей с транспортом это дело несколько затянется. На этом он закончил свое выступление и стал отвечать на вопросы пленных.

– Что с нами будет, когда мы вернемся домой?

– Не волнуйтесь, – ответил генерал. – У нас всем места хватит.

– Знает кошка, чье мясо съела, – отозвался мрачный голос.

– Вам нечего бояться: вас ведь силой заставили служить в немецкой армии.

Кто-то выкрикнул из толпы:

– Никто нас не заставлял. Мы в вас стреляли.

Но генерал был милосерден и снисходителен.

– Ну что ж, и в этом мы разберемся – отыщем виноватых и отделим их от невиновных. А вот это, – и он указал пальцем на немецкую форму одного из солдат, – бросим в печь.

– И нас вместе с нею, – не унимался мрачный голос.

Во время визита советских офицеров военнопленные держали себя в целом очень уверенно и даже вызывающе. Солдаты Русской освободительной армии обвиняли красноармейских генералов в том, что в 1941-42 годах их бросили на произвол судьбы; с гордостью выставляли напоказ нашивки РОА; и когда к ним подошел советский полковник, отказались его приветствовать, а некоторые отдали ему честь в явно издевательской манере. В ответ на упреки полковника раздалась грубая брань.

Однако за одну ночь пленных, видимо, каким-то образом заставили осознать их незавидное положение, и на следующий день все странным образом изменилось. Нашивки РОА были спороты, люди выглядели удрученными и испуганными. Советские офицеры снова беседовали с ними – каждый с небольшой группой, стараясь изыскать доказательства того, что английские офицеры занимаются антисоветской пропагандой. После тщетных усилий им, наконец, удалось выудить кое у кого признание, что капитан Нарышкин, эмигрант, работавший в лагере переводчиком, говорил им, будто Сталина они больше не интересуют.

– Ах, Нарышкин, – задумался полковник Городецкий. – Это не белогвардеец ли?

Советская делегация тут же заявила протест в связи с высказываниями Нарышкина, и было решено прервать его контакты с военнопленными.

После отъезда советских представителей в лагере воцарилось смятение. Некоторых, правда, ободрили расплывчатые обещания Васильева, зато другие твердо заявляли, что скорее покончат с собой, чем вернутся на родину. Васильев произнес небольшую речь перед английскими офицерами, заявив, что англичане плохо обходятся с его несчастными соотечественниками, которые были вынуждены работать на немцев, однако при первой возможности сдались в плен союзникам, а поэтому, мол, с ними надо обращать ся гуманно. Вот ведь и в госпиталь кое-кто попал. И нельзя ли оплачивать труд пленных? А как обстоит дело с сигаретами, баней, дополнительными одеялами? Военное министерство отреагировало на эту речь весьма адекватно: в рапорте не без сарказма отмечалось, что "советское правительство вдруг решило выступить в роли благодетеля...".

На другой день генерал Васильев со своей свитой прибыл в Каттерик. Здесь все шло тихо-мирно, пока комендант лагеря не вздумал похвалиться перед гостями собранием русских книг, которые привез для пленных отец Михаил Польский. Васильев пришел в ужас, и возмутительные сочинения Тургенева, Аксакова и Лермонтова были спешно отправлены назад, в русскую церковь в Лондоне.

Вернувшись в Лондон, Васильев заявил, что в общем доволен английской администрацией лагерей. Он вновь подчеркнул, что нельзя считать этих людей предателями, особенно совсем молодых или стариков и немощных, и настоятельно потребовал обеспечить им самые лучшие условия. Осудив суровое обращение англичан с забастовщиками, "он отметил, что это дело прошлое, и напомнил он о нем лишь для того, чтобы такие вещи больше не повторялись" *281.

В связи с предполагаемыми высказываниями капитана Нарышкина английские военные власти разработали систему мер, гарантирующих, что в контакт с военнопленными отныне не вступит ни один человек, которого можно было бы заподозрить в антисоветских настроениях, в особенности эмигранты. Из русских книг разрешались только присланные советской военной миссией; визиты отца Михаила Польского отменялись. Для поддержания внутренней дисциплины в лагере важно было искоренить слухи, будто советское правительство больше не проявляет к пленным интереса и им нечего ждать от своего правительства. Подобные утверждения совершенно безосновательны, и всякая антисоветская пропаганда такого рода будет осуждаться самым серьезным образом *282.

Между тем приближался момент отправки первой группы русских военнопленных на родину. По мнению англичан, первенство в этом деле должно было принадлежать какой-то определенной категории пленных. Большинство русских, взятых в плен в Нормандии, входили в состав формирований, относившихся – по крайней мере, в теории – к немецкой армии, и, следовательно, считались военнопленными. Не столь многочисленную категорию составляли члены трудовых батальонов Тодта, не являющиеся солдатами в общепринятом смысле слова. Но поскольку они носили форму и работали на военных укреплениях, военное министерство решило считать их военнопленными *283. Министерство внутренних дел отправило в Баттервик 500 человек, относящихся к этой категории (они-то и устроили описанную выше забастовку). Но среди русских были также и гражданские лица, не состоявшие ни в каких организациях и не относящиеся к категории военнопленных. Они находились в ведении министерства внутренних дел в приемном центре в Лондоне и по английским законам не подпадали даже под самую вольную интерпретацию "Закона о союзных вооруженных силах". Их могли оставить в стране на правах беженцев или выслать (но не репатриировать против их воли). Этим вопросом занимался законник МИДа Патрик Дин. 15 октября он писал в "совершенно секретном" письме в министерство внутренних дел:

Нам кажется, самое простое – с первой же партией отправить домой всех русских, находящихся в данный момент в лондонском приемном центре, поскольку это снимет с вас ответственность и поможет избежать юридических и политических затруднений, которые могут возникнуть, если эти люди будут и дальше оставаться в Соединенном Королевстве на правах гражданских лиц. ...Дело осложняется тем, что среди этих русских есть женщины, нуждающиеся, насколько я понимаю, в особых условиях, но, к счастью, число их невелико, и мы очень надеемся, что их удастся отправить домой в самом скором времени *284.