Николай Толстой-Милославский - Жертвы Ялты

Этот приказ, естественно, вызвал страхи и толки. По словам самих казаков, их успокоило сообщение о том, что взамен их разношерстной амуниции им выдадут английское оружие *407(поскольку немцы не считали армию Доманова регулярным военным формированием, его люди пользовались самым разнородным оружием – итальянским, французским, немецким, кое-что казаки захватили или "позаимствовали" сами). Во всяком случае, казаки быстро выполнили приказ, и к полудню все оружие, за исключением отдельных предметов, припрятанных владельцами, было сдано. Удовлетворившись объяснением Дэвиса, казаки не выказали ни малейшего сопротивления, решив, что если им действительно взамен выдадут другое оружие, то это следует считать признаком доброго расположения англичан.

Но казаки не слышали приказа, зачитанного в то утро английским отрядам, контролирующим лагерь. В приказе, подписанном бригадиром Мессоном, говорилось, что все сдавшиеся в плен отряды должны быть в течение дня разоружены. Далее бригадир добавил:

Если после 14.00 у кого-то из пленных будет обнаружено оружие или амуниция, его следует немедленно арестовать, и ему будет грозить расстрел... Я понимаю, что мы имеем дело с представителями разных народов, язык которых нам непонятен, и что среди них немало женщин и детей... В случае необходимости вы можете открыть огонь. Эту акцию следует считать военной операцией.

В заключение приказа вновь подчеркивалась необходимость стрелять, если в какой-то момент ситуация выйдет из-под контроля *408. Наверное, английских солдат удивила столь странная прелюдия к операции, к которой казаки отнеслись с редкостным единодушием и покорностью *409. Но после относительного бездействия последних двух недель события начали развиваться с поразительной быстротой. Майор Дэвис с переводчиком Бутлеровым, явившись в штаб Доманова в Лиенце *410, вручил атаману письменный приказ, одновременно объяснив через переводчика его содержание: всем казачьим офицерам предписывается завтра явиться на конференцию в районе Обердраубурга, где фельдмаршал Александер сообщит им важное решение относительно их будущего. Распрощавшись, Дэвис уехал.

Бутлеров, для которого этот приказ был не меньшей неожиданностью, чем для Доманова, решил расспросить англичанина поподробнее. За три недели совместной работы у них сложились дружеские отношения, и он вполне мог рассчитывать на откровенность собеседника. Бутлеров спросил, действительно ли планируется конференция или это какой-то подвох. Дэвис заверил его, что все в порядке.

– Но это как-то странно, – настаивал Бутлеров. – Зачем фельдмаршалу нагружать вас такой работой – организовывать грузовики и машины для перевозки двух тысяч человек, когда он вполне может приехать сюда на своей легковушке? Что-то тут не так. В чем дело?

Дэвис пожал плечами:

– Не знаю. Это приказ, и не мне его объяснять, и уж конечно, я понятия не имею, что думает фельдмаршал. Может, там есть какое-нибудь здание, пригодное для такого сборища, кино, например, или театр. В лагере таких помещений нет.

Бутлерова это не убедило:

– Конечно, ты солдат и должен выполнять приказы. Но я надеюсь, что ты еще и мой друг. Ты ведь знаешь, у меня в Пеггеце жена и ребенок. Ты можешь дать мне слово офицера и джентльме на, что вечером мы вернемся в лагерь?

– Разумеется, – заверил его Дэвис. Бутлеров все еще сомневался, но продолжать разговор было бессмысленно.

Тем временем генерал Доманов обзванивал своих рассеянных по лагерям офицеров, сообщая о приказе. Для некоторых старших офицеров он назначил совещание на 11 часов утра у себя в штабе. Он зачитал им приказ: в час дня все офицеры должны собраться на площади перед бараками в Пеггеце, где накануне сдавали оружие. Он говорил спокойным, размеренным тоном, как будто речь шла о самом обычном деле. Когда он кончил, в комнате воцарилось молчание. Офицеры обдумывали услышанное. Затем посыпались вопросы:

– Вещи с собой брать?

– Нет, вы к вечеру вернетесь.

– Как быть с офицерами, которые не поверят приказу и решат бежать в горы?

– Вы командир полка. Вы меня поняли?

Спокойствие Доманова являло собой разительный контраст с волнением, охватившим старших офицеров. Они отправились отдавать приказы по своим полкам, горячо обсуждая со всеми, кто встречался им по пути, что бы это могло значить *411. Они терялись в догадках, но несмотря на абсурдность ситуации – вопреки поговорке о горе и о Магомете – от горы требовали, чтобы она пришла к Магомету, – большинство склонялось к тому, что конференция не выдуманная и, наверное, там объявят о положительном решении насчет их будущего устройства. Некоторые полагали, что им предложат поселиться в какой-нибудь малозаселенной английской колонии *412. По словам одного донского казака, не поверившего рассказам о конференции и бежавшего в горы, большинство из тех, с кем он говорил в тот день в лагере, считали, что с ними ведут честную игру *413. В пеггецком лагере у Ольги Ротовой начался ежедневный урок английского в кадетском корпусе, когда её вызвал старый генерал. Он хотел знать, в чем дело. Может быть, Ольге, которая работает переводчицей, что-нибудь известно? Но она ничего не знала и после бесплодного обсуждения приказа ушла на урок, перекрестив генерала по его просьбе *414.

И все же большинство считало, что, каковы бы ни были цели этой конференции, вечером офицеры вернутся в лагерь. Ведь подозрения вызывали лишь внезапность приказа и явное отсутствие логики в том, что сотни офицеров везут на встречу с одним фельдмаршалом. Но логика вступала в конфликт с высоким мнением казаков, особенно тех, кто помнил англичан еще по их участию в гражданской войне, об англичанах. Майор Дэвис дал Бутлерову честное слово, что офицеры вернутся в Лиенц вечером, то же самое обещали и другие офицеры, когда казаки задавали им сходные вопросы. Один лейтенант даже поклялся "честью британского офицера". А когда к Ольге Ротовой пришли заплаканные жены офицеров и попросили её выяснить, что происходит, знакомый лейтенант Аргильского полка посоветовал ей успокоить их: "Они все вернутся вечером. Офицеры едут на совещание, и плакать тут совершенно не о чем!" *415.

Помимо веры в честность англичан, на многих казаков произвело впечатление то спокойствие, с которым принял приказ генерал Доманов. События двух последних дней не встревожили атамана. Он верил, что приказ о разоружении вызван необходимостью навести порядок среди кавказцев, которые недавно снова учинили какие-то безобразия. Что до конференции, то у него были свои причины верить англичанам и считать, что те наконец собираются представить казакам постоянное убежище. И он, и генерал Краснов скорее всего связывали эту конференцию с последним письмом Краснова фельдмаршалу Александеру. О письме знали всего несколько человек, так как непосредственным поводом к нему послужил резкий ответ генерала Арбетнота на вопрос об изъятии лошадей, и казацкие командиры понимали, что, если казаки узнают о том, что генерал назвал их "пленными", это может всколыхнуть весь лагерь *416.