Газета День литературы - Газета День Литературы # 008 (1998 2)

В.Б. Ты — один из мистических художников нашего времени. Эта мистика чувствовалась и в твоих ранних пасторалях, и в твоих державных проектах, и в летописи войн ХХ столетия. Но когда она зарождалась? Когда еще в юности ты входил в кружок писателей и философов, где встречались Юрий Мамлеев и Гейдар Джамаль, Александр Проханов и Александр Дугин?

А.П.Это была пора, когда в недрах вроде бы идеологического советского монолита скопились маленькие крохотные пустоты. В этих пустотах сосредотачивалась какая-то другая жизнь. Другая культура. Там были остатки уцелевших былых культур, монархических культур, которые сжались до микроскопических размеров, но существовали. Ведь культуры никогда не умирают до конца. Приходили новые люди. По существу, весь букет сегодняшних культур и идеологий возник из тех микрокружков. Все эти лишайники, мухоморы, ядовитые грибы, орхидеи — все из тех микроорганизмов. Этих кружков было в Москве довольно много. Некоторые люди одновременно существовали в нескольких кружках. Были кружки политического диссидентства, самые радикальные, с боевиками, которые мечтали о терроре. Леонид Бородин вышел из таких кружков. Были такие кружки, я заходил в них, общался — православной эзотерики, которых не устраивало подконтрольное существование Московской Патриархии, которые строили в Москве свою православную катакомбу. Были кружки восточных культов, восточной мистики… Я, как человек живой, любопытный, творческий — двигался из одного кружка в другой, познавал их. Мне импонировала в этих кружках такая белая мистика, связанная с иррациональным пониманием русского фольклора, русской песни, русской архитектуры, русской души. Потом такая реторта подобных веяний появилась в Доме литераторов. За одним столиком собирались монархисты, сторонники русского ордена, за другим сидели певцы Израиля. Время было мирное, драк не бывало серьезных, люди здоровались друг с другом, даже к концу посиделок столы сдвигались. Тут могли сидеть и диссидентский священник, и академик Сахаров, и убежденные сталинисты. Сейчас все это выплеснулось наружу и превратилось в развернутые культуры. Эти культуры сейчас во многом обмелели. Ведь вирус всегда богаче эпидемии, в вирусе заложено все, а эпидемия — это конец вируса, вирус умирает, опошливается. Эпидемия — это опошление цельного вируса. Вот я в этих вирусных зонах и двигался в молодости. Юрий Мамлеев — это была одна из моих коммуникаций. Были и другие: православные, литературные, политические. Кто там только ни был!..

В.Б. Из твоего “вируса” выросло несколько грандиозных проектов. Это и проект твоей семьи — в отличие от твоей русской авангардной эстетики, от твоей катастрофики, твой проект русской семьи оказался понадежнее и традиционнее семей многих самых ортодоксальных почвенников. С юности одна жена, с которой уже столько прожито, столько связано, столько песен спето. Трое детей: двое сыновей и дочь, сейчас уже внуки пошли. Все дети рисуют, у младшего и перо неплохое. Если бы все патриоты равнялись на твой проект семьи, то у нас не было бы ни демографического кризиса, ни такого количества разводов. Я бы сравнил разве что с проектом Дмитрия Балашова, у которого то ли 15, то 13 детей, но, правда, при пяти-шести женах. Второй твой удавшийся проект — литературный. В главном он осуществился. И два последних романа — тому подтверждение. История даст всему свои оценки, но никто не сможет отрицать, что твоя проза — в центре современного литературного процесса.

Третий твой удавшийся проект — проект газеты, которую могут ненавидеть, но никто не в силах отрицать ее влияния, а иногда и кардинального влияния на политическую жизнь России. Не случайно тебя называют идеологом двух путчей. А Бог наш с тобой, как известно, троицу любит. Может быть, в юбилейный год и произойдет третья победная попытка остановить разрушение России, разрушение государства. По сути, проект газеты “День” — был самым авангардным проектом. Ты поломал все правила создания газеты и при минимуме средств и поддержки, при ненависти властей раскрутил самую важную оппозиционную газету в России.

Ты считаешь, что к своему шестидесятилетию успел сделать нечто главное в жизни, или у тебя немало проектов отложено на третье тысячелетие?

А.П.У меня есть несколько грандиозных проектов даже на четвертое тысячелетие… На самом деле во мне постоянно присутствует ощущение второй жизни, какой-то неявной, текущей рядом с первой жизнью. Меня когда-то поразило открытие, что есть могучая река Волга, по которой плывут корабли, плывут грузы, танкеры нефтяные, нефтяные пятна, баржи с арбузами, рыбы плавают, прекрасные молодые женщины раздеваются и заплывают, иногда утопленника несет. На берегу реки — города, церкви, заводы. А под этой Волгой течет донная, глубинная Волга. И катит свои воды тоже в Каспийское море. И та вторая, глубинная Волга — прохладна, чиста, никогда не замерзает, там нет ни одного человека, там даже нет ни одного организма. Эта глубинная Волга сливается с верхней промышленной Волгой уже в море. Вот так и мои жизни. Одна — реальная, в которой осуществляются все эти рассказанные тобой проекты, как корабли огромные двигаются, сталкиваются, тонут, выплывают, горят, взрываются — а другая моя жизнь течет глубоко-глубоко, под илом, под песком донным, под осадочными породами. Она течет вне моей воли. Я там тоже существую, но по иным законам. Это второе мое, глубинное “я” из той жизни всегда внимательно смотрит на шумное, громкое “я” из первой жизни. Смотрит с каким-то печальным выражением глаз. Но не с осуждением… И когда-нибудь мои жизни тоже сольются, и мы встретимся, наконец. Где? Может быть, это и будет Страшный Суд? Один “я” у другого “я” будет спрашивать за грехи, за пороки, за слабости. А этот верхний будет оправдываться, почему он жил так… Вторая, донная жизнь — она неизреченная. Там нет деяний, там нет поступков. Там — непрерывное ожидание.

В.Б. Ты справляешь свое шестидесятилетие накануне нового века. И даже нового тысячелетия. Что за Россия тебя ждет в третьем тысячелетии?

А.П.Первое. Россия по-прежнему должна быть огромной. Миссия русских — в освоении и стягивании воедино пространств Евразии. Русские поселились на этой плешине земли не случайно. Такова воля Бога. Только они эту гигантскую часть земли, а также часть космоса над ней могут освоить. Контролировать своими костями, родовыми могилами, крестами, железными дорогами и молитвами.

Второе. В силу того, что она огромна и набита колоссальными противоречиями, в России всегда должно быть сильное государство. Централизм. Я не против любой независимости и любой демократии, но там — в уютной маленькой Европе. Нам не надо вмешиваться в их миниатюрные правила игры, но и им незачем путаться у нас под ногами. Русское централизованное государство, оснащенное идеологией, технологией, стабильным образом жизни, заповедью — это не централизм убиения и разрушения, а централизм регулирования противоречий.