Джен Коруна - Год багульника. Весенняя луна

Лицо Сигарта приняло сочувственное выражение.

— Вот так весь век бегать-бегать, чтобы лишь изредка увидеться! Какие грустные сказки придумывают у вас в Рас-Сильване!

— Это вовсе не сказки! — возмутилась Моав. — Я, например, верю, что все так и было. Ну, по крайней мере, мне хотелось бы в это верить — это ведь такая красивая история.

— А ты, оказывается, совсем еще маленькая — в сказки веришь. Хотя это, может быть, даже и хорошо — не всем же махать мечом. Ладно, спи давай, лунная веллара.

Он приподнялся на локте и заботливо обернул край подстилки вокруг Моав. Та умиротворенно вздохнула и, умостившись в изгибе теплого тела хэура, уснула.

Глава 3. Новости из Цитадели

Эльфа придавала настолько большое значение луне, что вскоре Сигарт и сам стал относиться к этому белому пятну если не с уважением, то как минимум с интересом. Тем более что лунная магия теперь была для него не чем-то отвлеченным, а реальностью, существующей бок о бок с ним. Однажды ночью Сигарта разбудил яркий свет — он дразнил его, холодком пробиваясь под веки. Хэур открыл глаза, сел на подстилке и замер — светилось не что иное, как руки спящей рядом Моав. Однажды Сигарт уже видел подобное, однако на сей раз сияние было в десятки раз более сильным. Тонкие пальцы просто сгорали в голубом огне, на ладони четким, точно проведенным резцом силуэтом сияло изображение птицы. Сигарту хотелось прикоснуться к мерцающим рукам эльфы, но он помнил, чем закончилось это в прошлый раз, и решил не повторять прежних ошибок.

Моав пошевелилась — вероятно, пристальный взгляд разбудил ее. Приоткрыв глаза, она посмотрела на хэура.

— Ты снова думаешь, как бы сбежать? — нежно спросила она, улыбнувшись уголками губ.

Она поднесла руку к лицу, чтобы протереть глаза, и тут же рывком села. Ее личико стало счастливым, как будто ей подарили то, о чем она мечтала всю жизнь. В радостном удивлении она рассматривала собственные руки, затем, ничего не объясняя, бросилась Сигарту на шею.

— Э-э, в чем дело?!

— Наконец-то богиня приняла меня в свой круг! — с детским восторгом завизжала она. — Теперь я настоящая веллара!

— А до этого ты кем была? — удивленно спросил он, отрывая сияющие руки от своей шеи.

— Ну, я, конечно, и до этого была велларой, но теперь мое виденье станет намного сильнее! Это все благодаря тебе!

— Мне?!

— Ну я же тебе говорила…

Сигарт потер лоб.

— Ах да, про кейну…

— Ну вот!

Он помрачнел.

— Лучше б твои способности до сих пор оставались нераскрытыми.

Моав обиженно взглянула на него. Хэур почувствовал, что испортил ей праздник.

— Я имел в виду, что ты бы могла найти себе друга и получше, — тут же исправился он.

— Это воля Эллар — решать, кому быть вместе, а кому нет…

Сигарту показалось, что маленькая эльфа погрустнела.

— Ну, не обижайся! Я рад за тебя, да и за себя тоже — мало кто из Цитадели может похвастаться тем, что на его жилете спит настоящая веллара.

Моав прислонилась к нему и свернулась, спрятав голову у него на груди. До чего же все-таки удобно прижимать ее к себе — такую маленькую и легкую! — подумалось Сигарту. Он ласково гладил ее прохладные белые волосы, а она то и дело подносила руки к лицу, точно не могла на них налюбоваться.

В ту ночь Сигарт и представить себе не мог, насколько сильным может быть влияние луны. После того, как Моав обрела полную силу, она стала очень зависима от ее фаз. В новолуние она становилась вялой, теряла всякий интерес к окружающему миру, не могла подолгу идти. Когда же луна начинала расти, в нее словно вливались новые силы. Новые и странные. Сигарту иногда казалось, что они не столько служат маленькой эльфе, сколько подчиняют ее себе, как будто Эллар, даровав ей свой свет, требовала взамен ее тело и душу.

Тело Моав заранее чувствовало приближение полнолуния — ее движения становились тягучими, кожа начинала искриться, словно впитывая лунный свет. Она становилась страстной особенной, не знающей удержу страстью: каждую ночь она требовала, чтобы хэур был с ней. Ей было это как будто необходимо для того, чтобы пробудить тайные, одной лишь ей известные силы, что в иное время дремали, разлитые в природе. В это время близость превращалась для нее в почти священный ритуал — она словно замыкала круг бытия, сплетая воедино мужское и женское начала, составляющие основу самой жизни. Инстинктивно чувствуя важность происходящего, Сигарт в такие ночи никогда не спорил с Моав. С невольным трепетом он наблюдал, как ее синие глаза застывают, становясь похожими на два куска льда, а от ее страстных поцелуев у него пробегал мороз по коже. В такие мгновения она сама, со своей призрачной красотой, казалась ему похожей на звенящую лунную полночь — час, когда разум засыпает, выпуская на волю демонов с?ердца. Наутро она не помнила почти ничего из того, что с ней было, а вскоре луна шла на ущерб, и эльфа снова становилась тихой и ласковой, как прежде.

Апрель пробежал незаметно. Они продолжали идти то через лес, то по полям, устеленным ярким ковром одуванчиков — ну точно цыплята разбежались. Моав радостно порхала среди желтых цветов, плела из них венки и украшала себя, отчего сама становилась похожа на большой ходячий одуванчик. Она часто пела — просто принималась петь ни с того, ни с сего, как поют птицы, словно даже сама не замечая этого. Ее сильный чувственный голос раскатывался по лесу, отдаваясь звонким эхом; на первых порах это заставляло Сигарта постоянно быть настороже — у хэуров не принято заявлять о своем присутствии в лесу — но скоро он успокоился и стал сам просить ее спеть что-нибудь.

Весенние грозы теперь случались чуть ли не каждый день. С утра — солнце, к обеду — тучи, к вечеру — гроза с молниями. Других событий не было — по крайней мере, до одной встречи. Была ли она случайной — этого Сигарт так и не узнал…

Они как раз подыскивали место для ночлега. В поисках воды вышли к лесному озерцу. Наверное, летом оно было совсем крошечным, теперь же вода разлилась, затопив берег на пятнадцать шагов в каждую сторону, так что стволы деревьев торчали прямо из воды, как иглы у ежа. Путники направились было к единственному сухому месту на берегу, как вдруг замерли. У самой воды, прислонившись к толстому дереву, дремал некто, завернутый в длинный плащ. Сигарт хотел было развернуться, чтобы уйти — стычки с незнакомцами не входили в его планы — как фигура пошевелилась.

— Да это, как-никак, снова ты, Окунек! — раздался знакомый кошачий голос.

У Сигарта отлегло от сердца. Поднявшись на ноги, Барет — а это был именно он — оправил жилет и упругим шагом направился к путникам. Широкое лицо сияло ленивой улыбкой — казалось, он вот-вот замурчит.

— Я же говорил, мы теперь будем часто видеться! — еще издалека закричал он. — Ну, привет, старина!