Огнева Евгеньевна - Дети вечного марта

— Какие будут предложения? - спросил Шак, перекинув вожжи через колено. Из вороха манаток выполз помятый собака, скрипнув зубами, подсунул под бок мягкий сверток. У Сани за спиной шевельнулась Цыпа.

— Что молчите? - поторопил Шак.

— А хрен его знает, - запустил Саня любимую тятину поговорку.

— Можно попробовать - в герцогство, - предложил собака. - Найдем проход в границе и - вперед, пока Ариевы полководцы не расчухали, что на здешнем участке хранитель ласты склеил.

— Другие мнения есть? - спросил Шак.

Никто больше не отозвался. Апостол подхватил вожжи и уже тряхнул, когда охнула Цыпа.

— Что?

Курица высоко подняла над головой пораненную руку. По смуглой коже быстро стекал целый поток крови.

— Ты обо что порезалась? - удивился кот.

— Быстрее! - крикнула девушка. - Сворачивайте куда-нибудь. Впереди егеря.

Санька еще удивлялся, а Шак уже круто развернул повозку в сторону восточного порубежья. Кот собирался крикнуть, мол, давай на запад, но куда там! Шак уже был далеко впереди - не докричишься.

Брусчатка скоро кончилась. Прекратился жуткий колесный грохот, зато пошла тряска на ухабах. Солька громко вскрикнула. Саня не обратил внимания. Сколько гнал, выворачивал шею в сторону предполагаемого появления егерей. И дождался!

Его телега подкатила к густым кустам на опушке леса, когда на тракт вырвался авангард егерей. Они шли лавой. Саня визгнул, кони рванули и вскоре уже надежно отгородились он неприятеля зеленью.

Но останавливаться, да просто попридержать взмыленных коней, простаков не было. Шак погонял стоя во весь рост. Саня скрючился на облучке. Он кот, а не боевая лошадь. Ему не зазорно и поопаситься.

Сколько они так гнали? Но вот Шак начал притормаживать. Саня едва успел натянуть вожжи, иначе налетел бы на его повозку. Передовая телега выкатила на поляну. Кот стал рядом. Апостол перегнулся с облучка.

— Цыпка, покажи.

Курица подняла забинтованную руку. Повязка промокла кровью. На тряпке выступила алая роса.

— Я тебе голову оторву, - пообещал Шак курице, но тут же переспросил?

— Нас не заметили?

— Нет, - отозвалась Цыпа.

— Будем делать привал?

Сане бы тоже не мешало отлежаться. За побегом позабыл о стонущем животе. А тут вспомнилось, так что кубарем улетел с облучка в кусты.

Когда вернулся, Фасолька бродила по краю зарослей и срывала с верхушек высоких зеленых метелок желтые соцветия.

— На, - протянула она целую пригоршню лепестков коту. - Ешь прямо сейчас.

Цветочки оказались на редкость противными на вкус. Но сжевал, куда деваться. Подтянулись остальные. Только Местырь исчез.

— Где пленный-то? - вяло спросил собака.

— Тебя за ним присматривать отряжали, - сварливо отозвался кот.

Собака закашлялся и не ответил. Санька понял, что ему стало хуже, подскочил, подставил плечо, помог забраться в телегу, накрыл теплым одеялом.

— Шак, может, правда - привал? Смотри, Эд едва дышит.

— Потерпишь еще чуть-чуть, Эдди? Надо найти хоть какую-то воду. Иначе лошади падут.

— Потерплю, - прохрипел собака - не впервой.

Они шагом проплутали чуть не до вечера. Кони заметно слабели и начали спотыкаться. Собака черно ругался, Солька натужно всхлипывала. Только курица хранила молчание. Саня иногда на нее посматривал. Цыпа сильно побледнела. Иногда она задремывала, но на ухабе вскидывалась и начинала таращить глаза. Шак еще несколько раз переспрашивал, про егерей. Выходило - оторвались почти чудом.

— Слушай, я не понял, - тихонько спросил Саня у дриады, - за что Апоостол на Цыпку наорал?

— Она специально себе руку порезала. У нее тогда на миг предвиденье появляется. Только порез должен быть глубоким, чтобы много крови… Шак уже давно ей запретил так делать, вот и раскричался.

Озерко, но не обрамленное опасной красной растительностью, а самое обыкновенное явило себя, когда солнце уже начало клониться к закату. Они, может, и не наткнулись бы на него, да из частого осинника донесся человеческий крик. Как ни устал Саня, а ломанулся.

Местырь завяз по пояс на топком берегу и орал во все горло. Кот, не долго думая, согнул высокую березку. Человек дотянулся и по ней вылез на сухое.

— Тебя какая нелегкая понесла в болото? Вон же, рядом, песчаная отмель.

— Волки, - клацая зубами выговорил Местырь. - Загнали.

Не зря, стало быть, собака поминал в своей ругани дальнюю родню. Постарались серые, не дали беглому уйти.

— Ну, что? - подступил кот к человеку, - сам дальше будешь пробираться, или с нами пойдешь?

— С в-в-вами.

— Ага, давай. Шак, небось, ждет не дождется, а уж Господин Дайрен-то как рад будет.

— Он кто?

— Кто, кто?

— Дайрен ваш, который - чистый волк.

— Это ты, мил человек ошибаешься. Господин Дайрен - собака. Но подозреваю, волки у него в родне действительно ночевали.

— О! Пропажа.

Эд сидел, привалившись к дереву. Шак успел распрячь и на пару с Цыпой водил лошадей по поляне.

— Видишь ручеек, - показал он Сане. - Лошадям должно хватить, а мы уж как-нибудь…

— За кустми целое озеро.

— Кони не пройдут.

— Я прорублюсь.

Саня кинулся к телеге и выпростал из-под мешков ножны. Топором мелкий зеленый от влаги осинник пришлось бы рубить до завтра, мечом он только старался не цеплять землю. А если и попадало, стряхивал влажные комья и шел дальше.

Лошади прошли, осторожно ставя копыта между острых пеньков. Следом протащился, едва переставляя ноги Эд. Саня с Местырем замыкали шествие.

— Ты зачем сбежал? - спросил кот у человека.

— Заблудился я, - соврал Местырь.

Испугался, что нас егеря выследят, - догадался кот.

Человек только закряхтел, не решаясь врать дальше.

Конец 1 части

У Игоря второй день нещадно болел зуб. Он и в дозор-то вызвался, только чтобы не сидеть в казарме. Болтаться без дела и маяться, уже не оставалось сил. В казарме к тому же сохранялась перманентная угроза экстренного вызова к госпоже. И не отвертишься - поползешь хоть зуб у тебя, хоть задняя нога.

Следом за Игорем на невысокой лошаденке трясся косматый темнолицый парень, которого всем корпусом учили человеческой речи. Но почти что и не преуспели. Он с трудом выговаривал, полученное уже тут, собственное имя, да несколько простых фраз, зато обоняние имел не хуже собачьего. Нарекли его, разумеется, Нюхом. Имея дремучую природную лохматость, он еще и рядился исключительно в шкуры. Прибавить, отвращение к мытью…

Госпожа Рахна, вызывая его к себе, всегда велела сначала окунать в бочку с водой. Но, - пойми женщин! - не отпускала потом дня по три. За счет Нюха некоторые, считай, живы остались…

Вызов гвардейца в опочивальню не предполагал наличия у означенного гвардейца плохого настроения, ангины, геморроя, несварения, или отсутствия желания идти и ублажать госпожу. Выкликнули, поднимай кости и ползи. Помрешь в дороге - твое счастье. Оплошать в спальне правительницы, почти наверняка означало позорную мучительную смерть.