Маргарет Этвуд - Избранные произведения в одном томе [Компиляция]

Виолетта вернулась с обеда и как раз — Джек решил, что это очень удачный штришок, — примеряла свадебное платье с помощью жирной сплетницы-портнихи (комическая интерлюдия), когда ворвался багровый Альф, осыпал Виолетту дикими обвинениями и принялся вышвыривать ее трусы из ящиков комода. Он что, с ума сошел?! Нет! Глядите: вот любовное письмо на собственной писчей бумаге Виолетты, ее собственным почерком!

Рыдая так, что тронула бы и каменное сердце, Виолетта — которой кинозрители к этому времени уже начали сочувствовать, — уверяла, что она никогда, никогда в жизни не писала ничего подобного, а Роланда не видела… ну, во всяком случае, уже очень-очень давно. Затем она поведала о вчерашней ночи и об ужаснувшей ее записке, найденной на подушке.

Обоим стало ясно, что они жертвы омерзительного розыгрыша, автор которого, несомненно, омерзительный козел Роланд — он пытается их поссорить, чтобы самому завладеть Виолеттой. Альф поклялся, что разберется во всем: припрет Роланда к стенке и заставит сознаться, причем немедленно.

Виолетта умоляла не совершать опрометчивых поступков, но это лишь насторожило Альфа: что это она вдруг защищает Роланда от его праведного гнева? Если она врет, он свернет ее лебяжью шею, прорычал он. И вообще, где та записка, что якобы лежала у нее на подушке? Может, Виолетта все придумала? Он схватил ее, рыдающую, за горло и яростно поцеловал, а потом грубо швырнул на кровать. К этому времени и читатели, и Виолетта начали беспокоиться, что Альф эмоционально неуравновешен. Ангел насилия уже взмахнул алыми крылами, но Альф ограничился тем, что грязно выругался и смахнул на пол свежеприсланный им самим букет роз; ваза разбилась, предоставив как юнгианцам, так и фрейдистам обильную пищу для анализа на будущее.

Но не успел Альф выбежать вон, как Виолетта нашла на комоде другую записку — там, где еще минуту назад никакой записки не было: «Ты будешь только моей и больше ничьей. Смерть нас не разлучит. Береги шею. Вечно твой Уильям».

Виолетта открывала и закрывала рот, как выброшенный на сушу карась. Она уже не могла кричать. Тот, кто пишет эти записки — здесь, с ней, в ее доме, прямо сейчас! И притом она совсем одна — портниха ушла! Какой ужас!

Чем больше страстей творилось на страницах, тем быстрее Джек писал. Он поглощал растворимый кофе в таком объеме, словно подключился к трубе, ел арахис целыми пакетами и урывал лишь несколько часов сна в сутки. Ирена, завороженная этой маниакальной энергией, таскала ему тарелки с запеканками для поддержания творческого порыва. Она даже дошла до того, что постирала всю его грязную одежду, прибралась у него в комнате и переменила постельное белье.

Как раз вскоре после смены постельного белья Джеку удалось затащить Ирену в постель. Или это Ирене удалось затащить его в постель? Джек даже тогда не понял. Короче говоря, в конце концов они вдвоем очутились в его постели, и ему было совершенно все равно, как они туда попали.

Он так долго предвкушал это событие, грезил о нем, разрабатывал стратегии, которые должны были к нему привести; но, когда оно и впрямь произошло, он оказался чересчур стремительным в деле и невнимательным после; он не счел нужным бормотать нежные слова, а потом почти сразу отключился и уснул. Сейчас он признает, что проявил недостаточную заботу о партнерше. Но у него были уважительные причины: он был молод, ужасно устал, и голова у него была занята совсем другим. Он берег силы для главного дела, ибо «Мертвая рука» уже близилась к развязке.

Альф должен в припадке ярости сделать из Роланда котлету. Затем, весь в крови, он, шатаясь, добредет до «альфа-ромео», где Рука, спрятавшись меж сделанных на заказ кожаных сидений, попытается подкрасться к нему сзади и придушить. Из-за этого Альф потеряет управление машиной и врежется в виадук, после чего сгорит при взрыве. Рука, сильно обгоревшая, выползет из-под обломков машины и поковыляет к дому Виолетты.

У несчастной Виолетты, которой полиция только что сообщила о гибели Альфа и роковой аварии, происходит нервный срыв. Доктор прописывает ей успокоительное, и Виолетта, уже погружаясь в непреодолимый сон, видит обгоревшую, покрытую волдырями, обугленную Руку, что из последних сил, но неостановимо тащится к ней по подушке…

— О чем ты пишешь? — спросила Ирена с соседней подушки. Их у Джека теперь было две — вторую принесла сама Ирена. Визиты в его чердачную конуру уже вошли у нее в привычку. Иногда она приносила ему какао и все чаще оставалась на ночь, хотя была отнюдь не худенькой и они вдвоем едва вмещались на старомодной односпальной кровати ойека. До сих пор Ирена довольствовалась ролью помощницы в создании шедевра — она даже предложила перепечатать рукопись, так как печатала быстро и аккуратно, в отличие от Джека. Однако он отказался. Но сейчас она впервые заинтересовалась сутью его литературного произведения, хоть и не сомневалась, что оно относится к Литературе с большой буквы; она даже не догадывалась, что он плетет дешевый примитивный ужастик об отрезанной сушеной руке.

— О материализме нашего века с экзистенциальной точки зрения, — ответил Джек. — Под влиянием «Степного волка».

«Степного волка»?! Сейчас Джек сам не понимает, как тогда мог такое сморозить. Впрочем, это простительно: тогда «Степной волк» еще не достиг той вульгарной популярности, какая подстерегала его позже. Ответ Джека не был чистой ложью, он был в каком-то смысле правдой, но очень сильно натянутой.

Ирена осталась довольна его ответом. Она бегло поцеловала его, снова надела практичное черное нижнее белье, а поверх — толстый свитер и твидовую юбку, и побежала на кухню, разогревать вчерашние фрикадельки для коллективного обеда.

В свой срок Джек закончил последнюю главу и проспал двенадцать часов подряд. Ему ничего не снилось. Затем он стал всячески проталкивать рукопись в печать, ибо если он не покажет, что старается изо всех сил, оправдывая бывшую и будущую плату за жилье, его все-таки выставят на улицу. Впрочем, его нельзя было упрекнуть в лености. Он тщательно перепечатал книгу — свидетелем этого была Ирена, но он прикрывал страницы — и надеялся, что соседи по дому сделают ему скидку хоть за старание.

В Нью-Йорке было несколько издательств, специализирующихся на ужастиках, и Джек купил конвертов из манильской бумаги и послал рукопись в три места. Скорее, чем он ожидал (правду сказать, он вообще ничего не ожидал), он получил лаконичный ответ: его рукопись приняли. Ему предложили аванс. Аванс был скромный, но достаточный, чтобы рассчитаться с долгами за жилье, а остатка должно было хватить до конца семестра.

Хватило даже на то, чтобы отпраздновать успех. Джек с помощью Ирены устроил вечеринку. Все его поздравляли и спрашивали, когда же его шедевр выйдет в свет и в каком издательстве. Джек увиливал от ответа. Он обкурился, перебрал портвейна «Старый моряк» и пунша с водкой и блевал сырными шариками, испеченными Иреной в честь его литературного дара. Он без особого восторга ждал публикации: не одно шило, а целая сотня вылезет из мешка, и его соседи по дому, несомненно, узнают свое отражение — карикатурное, как в кривом зеркале, бездумно вставленное им в книгу. Правду сказать, Джек просто не ожидал, что книга увидит свет.