Маргарет Этвуд - Избранные произведения в одном томе [Компиляция]

В обоих фильмах кадры Руки в коробке чередовались с кадрами в ночном клубе, где Виолетта с Альфом танцевали щека к щеке и бедро к бедру и Альф жестом собственника поглаживал обвитую золотом шею Виолетты, шепча: «Скоро ты будешь моя». Сцены с ночным клубом в книге не было, но если бы Джек до этого додумался, то непременно вставил бы ее; и он таки додумался, но позже, когда писал сценарий для фильма (обоих фильмов), так что это почти то же самое.

После всех этих танцев, перещупываний и ожидания в коробке последовало возвращение Виолетты домой; за вечер она выпила несколько фужеров шампанского (крупным планом: ее шея при глотании) и потому свалилась в постель, даже не взглянув на аккуратно подготовленную любовную записку Руки и розу на подушке. У Виолетты было две подушки, и записка с розой лежали на другой, так что Виолетта не заметила записки и не укололась шипами.

Что чувствовала Рука в тот миг, когда ее снова презрели? Скорбь, гнев, то и другое? По Руке сложно определить.

Рука осторожно выбралась из шкафа и вскарабкалась по сползающему покрывалу на кровать, где разметалась, забывшись сном, Виолетта в кружевной ночнушке. Неужели задушит? Омерзительные пальцы на миг замерли у шеи — визг ужаса в зрительном зале, — но нет, Рука все еще любила Виолетту. Она принялась поглаживать ее волосы — нежно, медленно, с тоской; а затем, не удержавшись, коснулась ее щеки.

Виолетта проснулась и увидела рядом с собой на подушке — в полной теней, но освещенной лунным светом комнате — нечто, похожее на огромного пятиногого паука. Опять визг — на этот раз Виолетты. Рука бежала в ужасе, и к тому времени как Виолетта, онемевшая от испуга, все же умудрилась включить прикроватный ночник, Рука уже спряталась под кроватью и пропала из виду.

Виолетта позвонила Альфу, рыдая и объясняясь нечленораздельно, как положено девушке в подобных обстоятельствах, и Альф мужественно утешил ее, объяснив, что ей, должно быть, приснился кошмар. Успокоившись, Виолетта повесила трубку и уже было собиралась выключить свет, но что же попалось ей на глаза, как не роза, а с ней и записка, написанная, без сомнений, когда-то столь дорогим ей почерком Уильяма?!

Широко распахнутые глаза. Вздох ужаса. Этого не может быть! Не смея долее оставаться в комнате даже для того, чтобы снова позвонить Альфу, Виолетта заперлась в ванной, где и провела беспокойную ночь на дне ванны, не полностью прикрытая полотенцами. (В книге она всю ночь предавалась мучительным воспоминаниям об Уильяме, но в фильмах решили этого не показывать, и воспоминания были заменены страдальческим кусанием пальцев и сдавленными рыданиями.)

Утром Виолетта осторожно вышла из ванной в спальню, залитую бодрым солнечным светом. Записки на розовой бумаге нигде не было — Рука ее уничтожила. Роза снова стояла в той же вазе.

Глубокий вздох. Выдох облегчения. Да, это всего лишь кошмарный сон. Но все же Виолетта была напугана и, готовясь прогулять обтянутые дорогой юбкой бедра на обед с Альфом, нервно озиралась.

Когда она ушла, Рука снова занялась делом. Она перелистала дневник Виолетты и после нескольких попыток научилась копировать ее почерк. Украв еще розовой писчей бумаги, Рука создала многословное и полное непристойностей письмо к мужчине (не Альфу), предлагая ему перед свадьбой еще раз перепихнуться в обычном месте (малоприличном мотеле на окраине, излюбленном проститутками, рядом с оптовой торговлей коврами). «Милый, я знаю, что рискую, но меня так тянет к тебе!» — говорилось в письме. Далее шли гадости в адрес Альфа и критика его способностей в постели, с особым упором на недостаточный размер члена. Завершалось письмо предвкушением восторгов, которые ждали влюбленных, как только Виолетта наконец выйдет за богатого Альфа и избавится от него. Добавить ему антимония в мартини, и дело в шляпе. Последний абзац письма был посвящен жаркому томлению Виолетты в ожидании момента, когда электрический угорь вымышленного любовника снова скользнет в ее влажный, трепещущий клубок водорослей.

(Сегодня такие эвфемизмы уже никуда не годились бы — нынче полагается называть вещи своими именами; но тогда непечатные слова действительно не пропускали в печать. Джеку жаль, что старые табу уже не действуют — они подстегивали изобретательность писателей в отношении метафор. А нынешние молодые литераторы только и знают, что «х…» да «п…». Джеку это кажется скучным. Может, он превращается в старого брюзгу? Нет, это скучно даже на объективный взгляд.)

Вымышленного любовника звали Роланд. Человек по имени Роланд действительно существовал: когда-то он ухаживал за Виолеттой, но не добился успеха. Виолетта предпочла ему красавца Уильяма, и неудивительно, так как Роланд — бухгалтер, что само по себе вызывает зевоту — был еще и скупердяем, владельцем злобного умишка, ссохшейся душонки и жестокого, как штопор, сердца. Нечто вроде Рода с его зеленовато-бурым блокнотиком. Он был настоящий козел, вонючий хорек, шакал…

Эти эпитеты показались Джеку слишком зоологическими, и он их вычеркнул. А потом — возможно, ему кофеин в голову ударил, — задумался: почему слово «козел» считается оскорбительным? Из-за сексуальных привычек этого животного? Но ведь способность покрывать самок никоим образом не является позорной, совсем наоборот. Может, мужчину оскорбляет, что такой возможностью обладает кто-то еще, кроме него? Да, скорее всего, дело именно в этом. Надо будет отполировать эту теорию и представить ее на следующем сборище, когда интеллектуалы в очередной раз начнут умничать.

Но в этой стороне лежит прокрастинация [548]. И сто страниц еще до сна [549], мысленно произнес Джек. Ему предстояло пролить много крови.

— Я принесла тебе суп, — сказала Ирена, бесшумно поднявшись по лестнице на верхотуру к Джеку. Она поставила тарелку и миску на столик для бриджа, который Джек использовал в качестве письменного стола. Суп был грибной, к нему прилагались крекеры.

— Спасибо, — сказал Джек. Вот это уже больше похоже на подобающую женщине заботливость. Он подумал — может, схватить Ирену за упакованную в фартук грудь, повалить на пол, передать ей настойчивый, импульсивный élan vital [550], чтобы она ослабела от восторга и покорилась. Но сейчас не время — нужно предать кровавой смерти Роланда, уничтожить Альфа и напугать Виолетту до потери рассудка. Первым делом — главное.

Несколько дней у Джека ушло на то, чтобы пересмотреть рукопись с самого начала и вставить Роланда, раз уж он понадобился для сюжета. Джек попросил у Ирены ножницы и скотч, и она мгновенно принесла просимое: она чрезвычайно охотно помогала всему, что продвигало вперед работу над романом.

Рука засунула обманное послание к Роланду в ящик с невесомым бельишком Виолетты. А затем написала печатными буквами на другом листке розовой бумаги: «Альф, ты дурак. Она тебе изменяет. Посмотри в ее тряпках, второй ящик сверху», по-крабьи сбежала вниз по увитой плющом стене, добралась на другой конец города, к шикарному зданию, где располагался пентхаус Альфа, и вскарабкалась по внутренней стене шахты лифта на верхний этаж, держа анонимку мизинцем и безымянным пальцем. Анонимку она засунула под дверь Альфу, вернулась обратно к Виолетте и спряталась за филодендроном в горшке.