Уильям Дитц - Избранные произведения в одном томе [Компиляция]

Но это значило стирание мозга. Не частичное — данные стереть, а остальное оставить, — потому что еще никто не научился делать этого. Нет, полное стирание.

Вот почему я попросил Джой сохранить это повествование на ее жестком диске и переслать его в мой мозг через пару минут после того, как она сотрет файл с названием «Проект Свобода». Я надеялся, это даст мне будущему хоть какое-то представление о прошлом.

Примириться с чем-то равносильным смерти, только-только приобретя то, ради чего стоит жить, — приобретя дочь и, больше того, связь с прошлым и с будущим, — было трудно. Но невозможно было избежать того, что я должен сделать. И я приказал Джой стереть мой мозг. Упала темнота, и я перестал существовать.

Прошло больше пяти лет, но я не устаю слушать, как Саша и Джой объединились с «зелеными», как Линда приказала Траску и Бею нести мое тело со стертым разумом к специально нанятому грузовому кораблю, а Джой заставила компьютер «Протек» обеспечить нас необходимыми пропусками.

Новый я — что-то вроде легенды среди «зеленых», о чем совсем не жалею. Ведь доктор Касад очень даже жива и готова заплатить кругленькую сумму в сто тысяч кредитов за мою голову с хромированной пластиной. Не за то, что в ней, заметьте, а только за удовольствие видеть меня мертвым.

Так что я помогаю «зеленым», чем могу, включая интервью, подобные этому, и работаю над узнаванием всего того, что должен знать пятилетний. Благодаря специальной терапии и технике быстрого обучения я далеко обогнал свой опытный возраст, но еще остаюсь где-то на уровне подростка. Что еще? Искусно сделанный белокурый парик и хорошо выполненное биоваяние достаточно изменили мой облик, и я вполне схожу за славного Джо. Было бы неправильно рассказывать, где мы с Сашей и Джой живем, достаточно того, что мы держим маленькое кафе и смотрим на постоянных клиентов как на свою семью.

Ну а будущее — кто знает? Возможно, мы притормозили их немного, но одно несомненно: они работают.

Так случилось — планеты Конфедерации разбросаны по самым немыслимым закоулкам галактик.

Так вышло — единственным способом межгалактических переходов стали сквозные тоннели, называвшиеся еще и искривлениями пространства, облегчающие путь космическим кораблям.

Так повелось — те, что контролируют сквозные тоннели, повелевают мирами.

Ранее тоннелей было всего четыре. Теперь по космическим перекресткам бродит слух о пятом. О пятом, который принесет великие власть и могущество первому, кто до него доберется. Или первому, кто за него убьет…

Академия в Милфорде более была известна тем, что располагалась на престижной стороне Первого Холма, нежели своей архитектурой. Впрочем, кремового цвета колонны и темно-красные кирпичи в сознании ее выпускников были столь тесно связаны с университетами, куда мечтали попасть ее выпускники, что это придавало ей величавости.

От центрального корпуса по холму сбегала череда длинных террас, вырубленных непосредственно в склоне. Дорн Восс спустился по ступеням, бегущим мимо футбольного поля, где игра была в самом разгаре, мимо бассейна, возле которого резвились первоклассники, и оказался в густых зарослях, которые он считал своими личными владениями. Когда-то здесь был прекрасный сад, полный зелени листвы, ярких цветов и экзотических ароматов; тишину нарушал только звук падающих капель воды. Чтобы создать для некоторых растений нужные условия, мистер Холуорти поставил в саду двадцать пять микроклиматронов — микроклимов, как называли эти устройства школьники, — которые их обслуживали.

Славный был старик этот Холуорти. Дорну никогда не забыть венчик седых волос, косой крест подтяжек, особенно черных на фоне белой сорочки, и едва слышный старческий голос, которым Холуорти читал лекции, обращаясь скорее к растениям, чем к ученикам.

Многие ребята старика недолюбливали, а его предмет считали сухим и скучным; но Дорн к их числу не относился. Его живо интересовало все, что было связано с межзвездными перелетами, а старый учитель в молодости был планетным десантником. Тогда Холуорти высаживался на неисследованные планеты, изучая и систематизируя местные формы жизни. Он очень любил рассказывать о своих приключениях. Все это придавало его лекциям особую значимость, во всяком случае в глазах Дорна, для которого тот в чем-то заменил отца. И вот Холуорти умер, заболев какой-то формой чумы, у которой и имени-то не было, только цифровое обозначение; он заразился ею, посещая городские окраины, — а Холуорти это делал почти каждый день. Сколько огородов стали давать больше урожая благодаря его помощи? Сколько детей ложились спать сытыми благодаря его мудрым советам? Сотни, а может, и тысячи!

Это было год назад. С тех пор экзотические растения в двух третях микроклимов погибли: их вытеснили местные формы, которые теперь грозили уничтожить все, созданное Холуорти. Уже невозможно было прочесть сделанные от руки надписи на табличках, а сложная система орошения была похоронена под толстым слоем прелой листвы. Школа хотела пригласить нового учителя ботаники, но желающих занять это место не нашлось. Дорн понимал почему. Среди пятисот с лишним планет Конфедерации Новая Надежда была одной из самых отсталых и удаленных.

Дорн прошел по дорожке, что огибала теплицу и выходила на заросшую сорняками террасу. Впереди, насколько хватало глаз, простирался, поблескивая в лучах полуденного солнца, город Оро.

Городские трущобы — триста квадратных миль сплошных трущоб — начинались сразу же за окружающей холм оградой, через которую был пропущен электрический ток. Почти все дома были в один или в два этажа: при отсутствии стальной арматуры не построишь высотных зданий. Планета Новая Надежда была печально известна скудостью запасов железной руды и трудностью ее добычи, а стоимость импортируемой стали была запредельно высокой.

Поэтому почти все обитатели Новой Надежды, за исключением нескольких самых богатых семейств, жили в угнетающей нищете — следствие недостатка природных ресурсов, социального расслоения и постоянной перенаселенности.