Генри Хаггард - Избранные произведения. I том [Компиляция]

— Разве я не сказал тебе, что у меня и в мыслях нет отступиться от своей клятвы? — возразил Скиталец и опустил голову, прислушиваясь к тому, что говорит ему его искушенное в делах любви сердце, а Реи смотрел на него, не отрывая глаз. Наконец Скиталец поднял голову и сказал:

— Реи, я расскажу тебе странную историю, но все это — чистая правда, потому что мы с тобой желаем одного и того же, я это вижу. Ты можешь помочь мне, и тем самым поможешь и себе, и фараону, которому я дал клятву, и той, чьей честью ты так дорожишь. Но знай: если ты выдашь меня, ни твой почтенный возраст, ни высокий сан, ни дружба, которую ты питаешь ко мне, не спасут тебя — ты умрешь.

— Говори, Одиссей, сын Лаэрта, царь Итаки, — отозвался Реи, — клянусь жизнью, что сохраню твою тайну, если только она не грозит злом тем, кому я служу.

Скиталец вскочил с кресла.

— Откуда ты знаешь это имя? — воскликнул он.

— Оно мне давно известно, и я признаюсь тебе в этом, хитроумнейший из мужей, чтобы ты знал: меня ты не обманешь.

Конечно же, Реи не хотел говорить ему, что это имя произнесла царица.

— Ты слышал имя, которое на устах у многих, — отвечал Скиталец. — Может быть, оно мое, а может быть, принадлежит кому-то другому, но это неважно. Важно другое: я боюсь твою царицу. Я приплыл сюда в поисках женщины, но эта женщина — не твоя царица. Однако приплыл я сюда не напрасно, здесь, Реи, именно здесь, в храме Хатор, нашел я ту, которую искал, она ждала меня, надежно защищаемая стражами-охранителями. Завтра вечером я пойду к храму и там, у ворот, встречу ту, к которой стремятся сердца всех мужчин мира, но которая любит одного-единственного мужчину — меня, так пожелали боги. Я приведу ее сюда, и мы станем супругами. Если ты хочешь мне помочь, приготовь к отплытию судно с матросами, чтобы на рассвете мы могли покинуть твою страну, и храни всё в тайне, пока мы не выйдем в море. Да, я поклялся фараону охранять царицу до его возвращения, но сам видишь — обстоятельства сложились так, что я вернее защищу ее своим побегом, а если фараон разгневается на меня — что ж, пусть гневается. И еще я прошу тебя встретиться со мной завтра за час до полуночи возле пилона храма Хатор. Там мы обсудим всё с той, кого называют Хатор, и приготовимся к побегу, а ты пойдешь к судну, которое будет нас ждать.

Реи немного подумал, потом сказал:

— Я страшусь увидеть эту богиню, но все же выполню твою просьбу. Скажи мне, как я узнаю ее, когда приду к воротам храма?

— Ты узнаешь ее по алой звезде, которая будет гореть у нее на груди. Но не страшись, Реи, я уже буду там. Ты приготовишь для нас судно?

— Судно будет вас ждать, и, хотя я всей душой полюбил тебя, Эперит, я был бы рад, если бы оно уже сейчас летело по волнам моря, омывающего берега Кемета, и уносило прочь и тебя, и ту, кого называют Хатор, богиню, столь страстно тобой любимую.

В тот вечер Скиталец не виделся с царицей Мериамун, но утром она прислала к нему слугу сказать, что вечером приглашает его на пир. Идти на пир ему никак не хотелось, но приглашение царицы — это приказ, и на закате он направился к ней. Реи тоже был приглашен, и по пути они встретились. Реи прошептал Скитальцу, что к побегу все готово, на берегу его ждет доброе судно — то самое, которое он отобрал у сидонцев, и что он, Реи, придет к воротам храма за час до полуночи.

Едва он успел сообщить Скитальцу все это, как двери распахнулись и в сопровождении евнухов и придворных дам появилась царица Мериамун. Она была в парадном царском одеянии, лицо бледное, застывшее, глаза ярко сверкают. Скиталец низко поклонился ей. Она склонила голову в ответ и протянула ему руку, чтобы он вел ее к столу. Сели они рядом, но царица говорила очень мало и то лишь о фараоне и об ушедших из Кемета апура, о которых до сих пор не пришло никаких известий.

Когда пир наконец кончился, Мериамун позвала Скитальца в свои покои, и он скрепя сердце был вынужден последовать за нею. Реи с ними не пошел, и Скиталец остался с царицей наедине, потому что она отпустила своих придворных дам.

Сначала они долго молчали, но Скиталец все время чувствовал на себе ее взгляд, казалось, она хотела проникнуть в его мысли и чувства.

— Мне скучно, — наконец произнесла она. — Расскажи мне о своих странствиях, Одиссей, царь Итаки… Нет, лучше расскажи об осаде Трои и о многогрешной Елене, из-за которой произошло столько бед и несчастий. Расскажи, как ты в лохмотьях нищего пробрался из лагеря ахейцев в город и встретился с этой распутницей Еленой, которую боги справедливо покарали, лишив жизни.

— Да, поистине справедливо, — согласился лукавый Скиталец. — Сколько замечательных героев погибло из-за этой красивой, но вероломной женщины. Когда я разговаривал с ней в Трое, мне самому хотелось ее убить, но боги удержали мою руку.

— Неужели, Одиссей, неужели? — промолвила царица, загадочно улыбаясь. — Уверена, если бы она сейчас была жива и ты встретился с ней, ты бы ее убил. Так ведь, Одиссей?

— Но ее нет в живых, о царица, — отозвался он.

— Да, Одиссей, ее нет в живых. Вчера ты ходил в храм Хатор, расскажи мне, что ты там видел.

— Видел красивую женщину, а может быть, бессмертную богиню, она стояла на площадке пилона и пела, а те, кто глядел на нее, теряли рассудок, некоторые пытались пробиться к ней через заслон стражи, охраняющей эту женщину, и падали мертвые под ударами невидимых мечей. Странное это было зрелище.

— Поистине странное. Но ведь ты, Одиссей, не потерял рассудка, не пытался прорваться сквозь заслон призраков?

— Нет, Мериамун. В молодости я видел Елену аргивянку, она была прекраснее, чем женщина, что стояла на крыше пилона. Если мужчина видел Елену, он не станет добиваться любви Хатор.

— Но если мужчина видел Хатор, он, возможно, станет добиваться любви Елены, — медленно проговорила она, и он не нашелся что ей ответить, он чувствовал на себе власть ее чародейства.

Они еще немного побеседовали, и Мериамун, которой было все известно, только дивилась лукавству Скитальца, но никак своего удивления не выказывала. Наконец он встал и, поклонившись ей, сказал, что должен проверить стражу у дворцовых ворот. Она бросила на него загадочный взгляд и позволила удалиться. Он ушел, от души радуясь, что наконец-то от нее избавился.

Но лишь только занавес за ним опустился, как царица Мериамун спрыгнула со своего ложа, и в ее глазах сверкнул пугающий огонь решимости. Она хлопнула в ладоши и приказала явившимся на зов прислужницам идти спать, их услуги ей больше не нужны, она устала и тоже ложится спать. Служанки ушли, оставив ее одну, а она прошла в свою опочивальню.

— А теперь невеста должна убрать себя для брачной ночи, — сказала Мериамун и, не медля ни минуты, открыла резной ларец, вынула из шкатулки Изначальное Зло и, положив себе на грудь, стала вдыхать в него дыхание жизни. И змея, как и вчера, стала расти и обвилась вокруг нее, а обвившись, прошептала ей на ухо, что она должна одеться в белое, как и подобает невесте, и опоясаться ею, змеей, как поясом. А потом велела Мериамун вызвать в памяти красоту, которую она видела на лице мертвой Хатаски в храме Осириса, на лице Ба и на лице Ка. Мерамун без страха выполнила все, что приказывала ей змея, потому что в сердце ее пылала любовь, но оно разрывалось от ненависти и ревности, и что ей было до бед и несчастий, которые обрушит на всех ее предательство! Омывшись в благоуханиях, она распустила свои сияющие волосы, надела белое платье и погляделась в серебряное зеркало — как же она была хороша! Сердце ее наполнилось горечью, и она воскликнула, обращаясь к Злу, которое тихо лежало возле нее и словно бы спало: