Генри Хаггард - Избранные произведения. I том [Компиляция]

— Неужели моей собственной красоты мало, чтобы завоевать сердце того, кого я люблю? Скажи, Зло, неужели я и в самом деле должна красть чужую красоту, иначе мне его не покорить?

— Да, должна, — ответило Зло, — иначе потеряешь его, и он окажется в объятьях Елены. Да, ты прекрасна, но она — воплощение Красоты, и он любит ее, потому что она исполнена нежности и доброты, а ты — сама гордыня. Решайся, не медли, Скиталец уже идет на встречу с Еленой Златокудрой.

Отбросив сомнения, Мериамун схватила сверкающую змею и прижала к себе. Змея с леденящим душу хохотом обвилась вокруг нее и вдруг уменьшилась до размеров узенького золотого пояса в виде золотой змейки с двумя головами и горящими рубиновыми глазами. А царица Мериамун в это время вызывала в памяти красоту мертвой Хатаски, красоту Ба и прекрасное лицо Ка, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале. Сначала ее лицо побледнело до синевы и застыло в смертной неподвижности, потом начало медленно оживать, но красота ее изменилась — темные волосы стали золотыми, черные глаза стали синими, гордое, неприступное выражение лица сменилось нежной, чарующей улыбкой Елены. Минуту назад царица Мериамун была прекраснейшей из женщин на земле, но сейчас она стала еще прекраснее, она стала воплощением совершенной красоты, у нее даже голова закружилась от восхищения.

— Так вот какая она, Хатор, — произнесла она и не узнала собственного голоса. Ее голос тоже изменился. Он стал нежнее шелеста тростника на ветру, слаще жужжания пчел в ласковый солнечный полдень.

Теперь пора! Страшась собственной новой красоты, с тяжестью на сердце от сознания предательства, но со странным ликованием в душе, выходит Мериамун из своих покоев и скользит, точно звездный луч, по безмолвным залам своего дворца. В них пробивается бледный свет луны и падает на лица грозных богов, на зловещие улыбки сфинксов, на изображения ее предков, давно умерших фараонов и цариц. Ей чудится, что она слышит, как они шепчутся о страшном преступлении, которое она совершает, и о бедах, которые оно повлечет. Но она отмахивается от них и спешит дальше. Ее сердце охвачено пламенем, скоро в ее объятиях будет Скиталец — возлюбленный, которого она жаждала встретить жизнь за жизнью и встретила после многих смертей.

А Скиталец тем временем ждет в своем покое часа, когда нужно будет идти на встречу с Еленой Златокудрой. Сердце его пылает, в памяти мелькают странные видения прошлого, странные сны о долгой, бесконечной любви. Сердце, словно факел в темноте, освещает все дни его прошлой жизни, все сражения, в которых он победил, все моря, по которым он плавал. И он понимает наконец, что все это и вправду не более чем сон, обман чувств, мираж, потому что в жизни мужчины есть только одна действительность, и эта действительность — любовь, что совершенно только одно — красота, в которую облачается любовь, что единственное, к чему стремятся все мужчины и что должны обрести, — это сердце Елены Златокудрой, ибо она — мир, радость и покой.

Он надевает доспехи — кто знает, какой враг поджидает его в темном городе, и берет лук Эврита и колчан со стрелами смерти — быть может, война еще не кончена и ему придется сражаться на своем пути к счастью. Расчесывает кудри, надевает золотой шлем и, помолившись богам, которые его не слышат, выходит из своего покоя.

Перед ним огромный зал колонн и статуй. Как и всегда, выходя ночью куда-нибудь один, Скиталец настороженно оглядел погруженный в сумрак зал, но рассмотреть что-нибудь в такой темноте было невозможно. Но через окно в крыше лился лунный свет и падал в середину зала, так что белый пол казался сияющей поверхностью озера среди черных, заросших тростником берегов. Скиталец снова бросил вокруг себя быстрый, острый взгляд, чутье говорило ему, что он не один в этом зале, хотя кто на него смотрит — человек ли, призрак или, быть может, бессмертные боги, он не знал. Вот ему показалось, что далеко, среди колонн движется светлая тень. Он сжал свой черный лук и схватился за колчан, стрелы в нем звякнули.

Наверное, тень услышала этот звук или, может быть, увидела, как в лунном свете блеснули золотые доспехи Скитальца, только она стала приближаться и подошла к лунному озеру. Здесь она остановилась и замерла, как замирает купальщица прежде, чем опуститься в фонтан. Скиталец тоже замер, пытаясь понять, что бы это могло быть. Хорошо бы проверить, пустив в тень стрелу из лука, но он удержал руку и продолжал наблюдать.

Тень вступила в освещенное луной пространство, и он увидел, что это женщина в белом одеянии, перехваченном на талии сверкающим поясом из драгоценных камней, которые горели, точно глаза змеи. Женщина была высока ростом и прекрасно сложена, как статуя Афродиты, но кто она или что это такое, он не мог понять, потому что голова ее была низко опущена и лицо скрыто.

Тень стояла неподвижно, и тогда недоумевающий Скиталец двинулся к ней и тоже оказался в потоке лунного света, облившего сиянием его золотые доспехи. Вдруг тень подняла голову и протянула к нему руки, свет упал на ее лицо — это было лицо аргивянки Елены, в поисках которой он приплыл сюда. Он стал вглядываться в него — да, это ее прекрасные черты, синие глаза, золотые волосы, белые, словно изваянные из мрамора, руки… Потом медленно, очень медленно, не произнося ни слова, потому что язык ему не повиновался, он подошел ближе.

Она тоже молчала, застыв в такой неподвижности, что, казалось, грудь ее не дышит. Живыми были только сверкающие глаза змеи, обнимающей ее талию. Скиталец снова остановился в страхе, чутье подсказывало ему, что это призрак, желающий заманить его в ловушку, но женщина по-прежнему молчала и не шевелилась.

Наконец он обрел дар речи и шепотом спросил:

— Госпожа, это в самом деле ты? Я в самом деле смотрю на аргивянку Елену, или ты дух, которого в насмешку надо мной прислала царица подземного царства Персефона?

И он услышал голос Елены, тихий и чарующий:

— Разве не сказала я тебе, Одиссей, царь Итаки, разве не сказала тебе вчера в храме Хатор, когда ты победил духов-охранителей, что нынче ночью мы станем супругами? Почему же сейчас ты принимаешь меня за бесплотный дух?

Скиталец вслушивался в ее голос. Да, то был голос Елены, на него смотрели глаза Елены, однако сердце подозревало обман.

— Да, госпожа, все это Елена аргивянка мне говорила, но она также сказала, что я должен встретить ее у ворот храма и увести оттуда как невесту. Туда я сейчас и направляюсь, чтобы встретиться с ней. Но если ты — Елена, как ты оказалась в залах этого дворца? И где, госпожа, твой звездный камень, который должен сиять на твоей груди, где рубиновая звезда, которая источает кровавые слезы?

— Знай, Одиссей, что звезда, которая была у меня на груди, больше не источает кровавую росу, ведь ты завоевал меня, и мужчины больше не умирают, потеряв разум из-за моей красоты. Звезда войны закатилась, смотри — теперь меня окружает символ Мудрости, бессмертная змея, означающая вечную любовь. Ты спрашиваешь, как я оказалась здесь, я, бессмертная дочь богов? Не пытайся узнать, Одиссей, ведь если Судьбе угодно, чтобы я пожелала где-то оказаться, боги тотчас же перенесут меня туда. Ты хочешь, Одиссей, чтобы я покинула тебя?