Георг Гегель - Наука логики. Том 2

Тождество с другим, всеобщность индивидуума есть, стало быть, пока что лишь внутреннее или субъективное тождество; индивидуум имеет поэтому желание положить это тождество и реализовать себя как всеобщее. Но это влечение к роду может реализоваться лишь через снятие единичных индивидуальностей, являющихся еще особенными по отношению друг к другу. Прежде всего, так как именно последние, будучи в себе всеобщими, удовлетворяют свое напряженное желание и разрешаются в свою родовую всеобщность, то их реализованное тождество есть отрицательное единство рода, который из раздвоения рефлектируется в себя. Постольку он есть индивидуальность самой жизни, теперь уже порожденной не из своего понятия, а из действительной идеи. Ближайшим образом сам он есть лишь понятие, которому только еще предстоит объективировать себя, но действительное понятие – зародыш некоторого живого индивидуума . В нем для обыденного восприятия наличествует то, что такое есть понятие, и обнаруживается, что субъективное понятие обладает внешней действительностью . Ибо зародыш живого существа есть полная конкретность индивидуальности, в которой все его разные стороны, свойства и расчлененные различия содержатся во всей их определенности и тотальность, вначале имматериальная и субъективная, выступает в неразвитом, простом и нечувственном виде; зародыш есть, таким образом, все живое существо во внутренней форме понятия.

Рефлексия рода в себя есть с этой стороны то, через что он получает действительность , поскольку в нем полагается момент отрицательного единства и индивидуальности – размножение живых поколений. Идея, которая как жизнь еще имеет форму непосредственности, постольку впадает обратно в действительность, и эта ее рефлексия есть лишь повторение и бесконечный прогресс, в котором она не выбирается из конечности своей непосредственности. Но это возвращение в ее первое понятие имеет в себе также и ту более высокую сторону, что идея не только прошла через все опосредствование своих процессов в пределах непосредственности, но именно этим и сняла свою непосредственность и вследствие этого поднялась до более высокой формы своего существования.

А именно процесс рода, в котором (процессе) единичные индивидуумы снимают друг в друге свое безразличное, непосредственное существование и умирают в этом отрицательном единстве, имеет, далее, другой стороной своего продукта реализованный род , положивший себя тождественным с понятием. В процессе рода отдельные единичности индивидуальной жизни гибнут; то отрицательное тождество, в котором род возвращается в себя, есть, с одной стороны, порождение единичности , а с другой стороны, в такой же мере и ее уничтожение , есть, стало быть, сливающийся с собой род, для себя становящаяся всеобщность идеи. В процессе рода умирает непосредственность живой индивидуальности; смерть этой жизни есть возникновение духа. Идея, которая как род существует (ist) в себе , существует (ist) теперь для себя , поскольку она сняла свою особенность, представлявшую собой живые поколения, и этим сообщила себе такую реальность , которая сама есть простая всеобщность ; таким образом, она есть идея, относящаяся к себе как к идее , всеобщее, имеющее всеобщность своей определенностью и существованием (Dasein), – идея познания.

Жизнь есть непосредственная идея или, иначе говоря, идея как ее, еще не реализованное в самом себе, понятие . В своем суждении идея есть познание вообще.

Понятие как понятие имеет бытие для себя, поскольку оно существует свободно как абстрактная всеобщность или как род. Таким образом, оно есть свое чистое тождество с собой, которое различает себя внутри самого себя так, что различенное не есть некоторая объективность , а тоже освобождено к тому, чтобы быть субъективностью или формой простого равенства с собой, и, стало быть, предмет понятия есть само понятие. Его реальностью вообще служит формаего наличного бытия ; все дело в определении этой формы; на этом ее определении покоится различие между тем, что понятие есть в себе или как субъективное , и тем, что оно есть, погруженное в объективность, а затем в идее жизни. В последней оно, правда, отлично от своей внешней реальности и положено для себя ; однако этим своим для-себя-бытием оно обладает лишь как тождество, которое есть соотношение с собой, как с погруженным в свою подчиненную ему объективность, или соотношение с собою, как с имманентной, субстанциальной формой. Возвышение понятия над жизнью состоит в том, что его реальность есть форма понятия, освобожденная к всеобщности. Через это суждение (перводеление) идея удвоена или раздвоена на субъективное понятие, реальностью которого служит оно же само, и на объективное понятие, которое выступает как жизнь. Мышление, дух, самосознание суть определения идеи, поскольку она имеет своим предметом самое себя и поскольку ее наличное бытие , т. е. определенность ее бытия, есть ее собственное отличие от самой себя.

Метафизика духа – или, как чаще говорили в прежнее время, души – вращалась вокруг определений субстанции, простоты, имматериальности – определений, говоря о которых она клала в основание в качестве субъекта представление о духе, почерпнутое из эмпирического сознания, а затем задавалась вопросом, какие предикаты согласуются с восприятиями, – способ рассуждения, который не мог идти дальше, чем прием физики сводить мир явления к всеобщим законам и рефлексивным определениям, так как и в этой метафизике дух лежал в основании тоже лишь в своем явлении ; она даже должна была оставаться позади степени научности физики, потому что дух не только бесконечно богаче, чем природа, но так как к тому же абсолютное единство противоположностей в понятии составляет его сущность, то он в своем явлении и соотношении с внешностью обнаруживает противоречие в его самой крайней определенности, и поэтому всегда должно оказаться возможным привести какой-нибудь опыт в пользу каждого из противоположных рефлексивных определений или, иначе говоря, исходя из опытов, прийти согласно правилам формального умозаключения к противоположным определениям. Так как предикаты, непосредственно получающиеся при рассмотрении явлений, ближайшим образом еще принадлежат области эмпирической психологии, то для метафизического рассмотрения остаются, собственно говоря, лишь совершенно скудные определения рефлексии. Кант в своей критике рациональной психологии ловит на слове эту метафизику, настаивая на том, что, поскольку она согласно своему утверждению есть рациональная наука, то через самомалейшее содержание, которое мы прибавили бы из восприятия к всеобщему представлению о самосознании, эта наука превратилась бы в эмпирическую и тем самым была бы испорчена ее рациональная чистота и независимость от всякого опыта. Таким образом, продолжает Кант, у нас ничего не осталось бы, кроме простого, самого по себе совершенно бессодержательного представления «я», о каковом представлении нельзя даже сказать, что оно есть понятие : оно есть лишь голое сознание , сопровождающее все понятия . Этим мыслящим «я» или даже мыслящим « им » (вещью) мы, согласно дальнейшим выводам Канта, ничего больше не представляем себе, кроме некоторого трансцендентального субъекта мыслей = Х, который познается лишь через те мысли, которые суть его предикаты , и о котором, взятом отдельно от его мыслей, мы никогда не можем иметь ни малейшего понятия ; притом указанное «я», согласно собственному выражению Канта, страдает тем неудобством , что мы всегда уже должны пользоваться им , чтобы иметь о нем какое-либо суждение, ибо оно есть не столько некоторое представление , посредством которого мы различали бы некоторый особенный объект, сколько форма представления вообще, поскольку последнее должно быть названо познанием. и вот паралогизм , который, дескать, совершает рациональная психология, состоит, согласно Канту, в том, что модусы самосознания в мышлении превращаются нами в понятия рассудка будто бы о некотором объекте , в том, что указанное «я мыслю» берется как некоторое мыслящее существо , как некоторая вещь-в-себе ; таким образом, из того обстоятельства, что «я» всегда встречается в сознании как субъект , и притом как единичный , при всем многообразии представления тождественный и отличающий меня от этого многообразия как внешнего, – делается неправомерный вывод, что «я» есть субстанция и, далее, нечто качественное простое некоторое одно и нечто существующее независимо от пространственных и временны́х вещей [95].