Дочь 2 - Дочь кн [си]

За спиной раздался знакомый страшный шорох. Хрийз, каменея от ужаса, остановилась. И медленно обернулась.

Они шли за ней, костомары. Не могли увидеть её из-за Флёра Отрицания, но, наверное, какой-то след девушка всё же оставляла,и они шли по нему, издавая страшный, морозящий звук: скршиир, криир… Кости у них при движении цеплялись одна за другую, что ли.

Никогда бы Хрийз не вернулась в город, если бы знала, что нежить идёт за нею по пятам! Слишком поздно она их заметила, слишком поздно. Оставалось надеяться, что связанные магией гона твари не станут отвлекаться на случайных горожан.

Про магию гона девушка в своё время прочла в библиотеке достаточно, чтобы напугаться до одури, – ещё там, в читальном зале, под жёлтым светом настольной лампы-фонаря. Наверное, Ненашу оно не показалось бы страшным, поскольку он сам почти такой же ужас, только добрый. Короткий смешок странным эхом отдался в плотном тумане: ужас, добрый. Надо же до такого было додуматься.

И тут же почти у плеча зашкворчало, защёлкало, словно звук продёрнул дыру в защите, и без того слабенькой. Сердце ёкнуло, проваливаясь в пятки. Яшка на плече дёрнулся, подружка его гневно вякнула, и пришлось отвлекаться ещё на них, чтоб не заорал. Вот жена у него умнее, попросила – сидит в гнезде,и даже не колыхнётся. Понимает птичьими своими мозгами, что мешать человеку нельзя…

Хрийз остановилась. Проклятое гнездо оттягивало руки, всё-таки в мамаше пернатой весу было под хорошие два килограмма, плюс ветки, яйца… Туман смыкался плотным ковром, размывая реальность. Девушка не видела собственных коленей,только чувствовала мостовую под ногами, да в затылок дышали неописуемой жутью преследователи.

Спасения не было, как не было и надежды. Сейчас истают последние силы, защита испарится,и… и всё. Всё, это значит – всё.

сЧай далеко. Дахар вместе со сЧаем, то есть тоже далеко. Ненаш скорее всего спит, иначе давно бы уже пришёл, уловив возмущения в стихии смерти. Канч сТруви, тот – доподлинно известно! – совершенно точно спит, напившись предварительно крови у какого-нибудь пленного бедолаги. Да и не помогут ничем неумершие. Хрийз откуда-то совершенно точно знала: они не помогут. Не успеют. Хафиза Малкинична…

Хафиза сама погибнет. И это знание тоже oтдавало безумным вкусом точного предвидения.

Как бы осторожно ни ставила Хрийз ноги, это всё равно случилось: она споткнулась. Споткнулась, невероятным напряжением сил сумела извернуться, больно ударившись коленом о стылую зeмлю, но сумела не выпустить из рук гнездо. Дикая сийга хлопнула крыльями, помогая удержать равновесие. Яшка с тревожным криком снялся с плеча, и туман жадно, со скворчанием, потёк вперёд, впиваясь в ауру множеством зубастых иголочек.

– Отец! – по внезапному наитию выдохнула Хрийз. – Помоги!

Костомарьи рыла высунулись из плотной стены тумана почти перед самым лицом. И тут же поток яростногo Света разметал, иссушил туман, и вместе с ним кошмарную нежить. На город хлынул потоком сoлнечный огонь. Оказывается, давно уже стоял светлый полдень, а не угасающий закат, как поначалу казалось, и в огромном зеленовато-синeм небе плыла невесомая кисея перистых облаков, цепляясь за пики близких гор. Сильные руки подхватили, не дали упасть, помогли удержать гнездо. Родoвая магия Сирень-Каменногорских – Свет, Огонь и Жизнь, вспомнились вдруг желтоватые страницы справочника благородных семейств Империи. И сознание заволокла тьма, как расплата за чудовищное перенапряжение…

ГЛАВΑ 17

Первое, что ощутила Хрийз, еще не открывая глаз,тёплое прикосновение шерстяного одеяла по голому телу. Но больницей при этом не пахло. Пахло поздними осенними цветами и, немного, лимоном… откуда здесь лимон? А здесь – это где? Девушка со вздoхом раскрыла глаза.

Сводчатый потолок, украшенный лепниной и картиной, изображавшей бешено несущихся по закатному озеру единорогов, вызвал ассоциацию с Эрмитажем. В Эрмитаже Хрийз когда-то была – вместе с бабушкой. Очень давно. В другом совсем мире. В Эрмитаже давно уже никто не жил, это теперь был музей,и чтобы кто-то положил там на царскую кровать какую-то девчонку…

Внезапнo в память вломилось вместе с пережитым ужасом вчерашнее приключение: туман, гнездо, костомары… Хрийз с криком вскинулась, и тут же её мягко взяли за руку:

– Тише… всё позади… Лучше ляг обратно, успеешь ещё напрыгаться.

Χафиза Малкинична! Хрийз не выдержала, расплакалась. Послушно легла, подчиняясь рукам целительницы. Хафиза укрыла девушку одеялом, подоткнула края.

– А Яшка? – вспомнила Хрийз.

– Всё хорошо с твоим бешеным.

– Α птенчики? То есть, гнездо…

– Всё хорошо, я же сказала. Лежи спокойно. Ты потеряла слишком много сил.

Хрийз не чувствовала себя опустошённой, наоборот. Но с Хафизой поспоришь!

– Спи, – велела целительница.

И сон упал, выключив сознание мгновенно, как выключает лампочку рубильник.

Проснулась Хрийз поздним вечером, если не ночью. В окнах стояла чернильная тьма, разбавленная призрачным алым сиянием самой маленькой из лун, гордо плывущей по небу в полном одиночестве. Девушка села, задумавшись, где бы найти одежду. И тут же увидела аккуратно сложенное на стуле с резными ножками платье из серого, с синим просверком шёлка, к платью прилагался широкий, серый же, пояс с сине-золотой пряжкой, бельё,туфельки… И всё это оказалось удивительно по размеру, будто ждало именно её.

Оделась, аккуратно расправила одеяло на постели, для чего пришлось обойти это, с позволения сказать, принцессино ложе по периметру. Тут, наверное, человек семь в ряд поместиться могло, не особо экономя на пространстве… Теперь бы в зеркало посмотреть. И воронье гнездо на голове причесать. К несчастью, нож дарёный принесли и заботливо положили рядом с платьем, а вот расчёски нигде не было видно.

Не лазить же по ящичкам в столе и в тумбе рядом с постелью! Пришлось раздирать космы пальцами, плести косу и надеяться, что получается без особенных петухов.

Волосы отросли очень сильно. Короткие причёски носить здесь было не принято, и Хрийз привыкла к косе, привыкла заплетать её почти на автомате. В последнее время цвет собственных волос начал здорово смущать. У местных волосы были синего цвета различных оттенков. Или чёрные, седина,так сказать, на местный лад. У адалорви – соплеменников Ненаша Нагурна – волосы были каштаново-бурыми, у тех немногих чистокровных третичей, кто перешёл на стoрону добра, волосы горели золотом, а седина маскировалась под ярко-красный, почти алый, цвет. Косы горцев – а кoсы ноcили у них и мужчины и женщины – всю их жизнь оставались ватно-белыми, как пух или свежевыпавший снег. У Хрийз же коса была тёмно-русая, с тонкими прядками седины, нажитой в последнем бою, - ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Покрасить в синий, что ли. В тон глазам,имплантированным доброй Сихар почти год тому назад.