Патрик Уайт - Фосс

– Его высокопревосходительство генерал-губернатор желает мистеру Фоссу и членам экспедиции попутного ветра и благополучного возвращения, – объявил полковник практически без малейшего участия мышц изможденного лица, обтянутого багровой кожей там, где его не прикрывала пышная растительность.

И протянул немцу костлявую руку в перчатке.

Полковник Фэншо сказал и много других вещей. В самом деле, когда толпа подалась назад, он держал заготовленную речь о Боге, о земле, о флаге, о юной, но уже прославленной королеве Виктории. Его словам придавали необходимый вес многочисленные влиятельные лица колонии, окружившие полковника. Среди них было, к примеру, по меньшей мере трое членов Законодательного собрания, епископ, судья, армейские офицеры, не говоря уже о меценатах и гражданах, чье богатство понемногу способствовало их выходу в люди, несмотря на неуклюжее обращение с ножом и вилкой. Важные головы обнажались, несгибаемые шеи склонялись и выражали смиренную внимательность. Зрелище выдалось великолепное и, сверх ожидания, трогательное. Разодетые в сукно и лен фигуры, обладатели наилучшей британской плоти и крови и при них подобные воздушным шарикам души, данные щедрой Жизнью лишь во временное пользование, внезапно обратились в схематичные деревянные фигурки на фоне синевы бухты, раскидистых туземных деревьев и обхватившего их всех неба. По этой причине мистер Фосс, немец, воспринимал все разглагольствования о земле, флаге и прославленной королеве как поток иностранной речи, найдя прибежище в своей чуждости, чтобы защититься от смысла сказанного, и смотрел крайне скептично. Ему пришлось отвести взгляд от людских лиц и обратить его в небеса. Любое иное поведение было бы лицемерием, однако с другой стороны, кроме него больше никто из присутствующих не имел столь же полного права стремиться к этой бесконечной синеве.

Когда полковник Фэншо довел свою речь до предела высокопарности, и королева была спасена с песнями и подбрасыванием шляп в воздух, и юный розовый лейтенантик, которого звали Чарли Тэтхем, вспомнил Том Рэдклиф, неловко отсалютовал шпагой, мистер Фосс стряхнул оцепенение и в своей обычной церемонной манере представил посланнику его высокопревосходительства мистера Пэлфримена и Фрэнка Лемезурье, стоявших с ним рядом, мистера Боннера и других меценатов экспедиции – точнее, последние представились сами, поскольку имели привычку ужинать, а порой и напиваться в компании полковника.

Потом заржала лошадь, уронила кучку душистого навоза, и жизнь вернулась на круги своя.

Публика вновь пришла в движение, изо всех сил пытаясь вырвать главу экспедиции из рук друг у друга, и тогда мистер Боннер понял, что окончательно теряет свою игрушку, и надулся. Ему казалось, что никто не воздает должного его щедрости, с которой все началось и без которой нынешнее торжество не состоялось бы вообще.

– Что ж, Боннер, – заметил полковник, сочтя уместным проявить определенную долю неформальной веселости в общении с колонистами, в ряды которых его на время забросила судьба, – теперь от обычных смертных вроде нас с вами мало что зависит. Все в руках Всевышнего и ветра.

– Ах да, ветер, – протянул мистер Боннер, мрачно поглядывая на небо, – если нужно надуть паруса, ветер не торопится! В ожидании попутного ветра мы будем топтаться здесь до завтрашней ночи. Вот так-то!

Полковник, который не собирался оставаться и пяти минут после завершения церемонии, изобразил свою версию веселой улыбки.

– Тогда все зависит от воли Всевышнего, верно, Боннер?

И окликнул лейтенанта, чтобы тот велел подать экипаж, намереваясь немедля покинуть проклятое сборище и отправиться наконец обедать. Выполнив долг, сев нога на ногу и захлопнув дверку ландо, полковник обозрел окрестности с сознанием полного превосходства своего класса и звания, коих не смог бы отрицать даже сам Всевышний.

Потом его увезли и почти все, особенно мистер Боннер, вздохнули с облегчением. Почувствовав себя свободным от любых обязательств, коммерсант захотел кое-кого наказать, что и сделал в своей обычной манере.

– Дань уважения мы отдали, – решил он, – и оставаться далее незачем. Полагаю, мы можем уехать не прощаясь.

– Папа, как же так?! – вскричала Белла.

– Я прокачусь до магазина. Хотя Пэйлторп, несомненно, человек достойный, он до последнего своего вздоха не научится принимать собственные решения.

– Папа, а как же корабль? – взмолилась Белла как маленькая девочка. – Мы не увидим, как он отплывает!

К черту корабль, едва не сказал мистер Боннер.

– Вы, мистер Рэдклиф, сопроводите леди домой, где их уже дожидается миссис Боннер.

В силу своего положения лейтенант все еще был вынужден демонстрировать образцовое поведение, поэтому ответил:

– Да, сэр.

– Тогда хотя бы пожмем руку мистеру Фоссу, – продолжала настаивать Белла, – ведь он наш друг, нравится он вам или нет! Папочка, ты же знаешь, что так положено! Лора!

Но Лора сказала:

– Думаю, если дядюшка пожмет ему руку сам, этого вполне хватит.

– До чего же вы странные! – заявила Белла.

Она только начинала подозревать, что существуют такие места, куда ей входа нет.

– Вот бы я была свободной, как та чернокожая женщина, – заметила Белла. – Я осталась бы ждать ветра. Прождала бы всю ночь, если нужно. И посмотрела, как отчалит корабль.

– Нежели для тебя это настолько важно? – спросил Том Рэдклиф, которому впервые наскучила Белла, и он понял, что так будет еще не раз.

– Вовсе нет! – вскричала она.

– Успокойся, Белла, – проговорил ее отец, не желая понимать этих экзальтированных барышень.

– Дело вовсе не в корабле! – воскликнула Белла.

Дело было в том, что ее хмелила жизнь и таинственное вино, которое выплескивалось из душ тех, кого она любила и кого, пожалуй, никогда не узнает в полной мере.

– Корабль меня не волнует, – продолжала настаивать она, – как и те, кто на борту. А тебя, Лора?

Лора Тревельян потупила взгляд.

Из этой неловкой ситуации их выручил сам Фосс, который подошел к мистеру Боннеру в порыве несвойственной ему внимательности и сказал:

– Сожалею, что мое отбытие вызывает столько неудобств, однако над ветром я пока не властен.

Мистер Боннер, гадавший, над чем же теперь властен он сам и почему отпор ему дает даже собственная дочь, засмеялся и ответил:

– Мы как раз собирались исчезнуть. При подобных обстоятельствах вы бы и не заметили нашего отсутствия.

Немец стиснул руку мистера Боннера, и последний совсем приуныл. Вот, значит, как с ним все обращаются.

– Я буду помнить вашу доброту! – сказал Фосс.

Определенно, этот заурядный человек начинал ему нравиться.

Не доставлю ему такого удовольствия, решил мистер Боннер, словно угадав его мысли.