Патрик Уайт - Фосс

Подобные вечерние недоразумения быстро сходят на нет в доме, в котором босоногие детишки носятся по каменным полам и весело окликают друг друга, горничные разносят подносы с золотистым хлебом и накрахмаленные салфетки, собаки поскуливают и сбегаются на запах жаркого. В просторной комнате с низким потолком, где накрыли к ужину, горел камин из эвкалиптовых дров. Яркий теплый свет бросал на белую скатерть причудливые тени, пока не зажгли светильники. Наконец сама миссис Сандерсон, все-таки подчинившись условностям и уложив волосы в прическу, тоже внесла свою лепту, водрузив на каминную полку подсвечник с самодельными свечами.

Пока они ждали ужина, хозяин налил вина Фоссу, Лемезурье и себе.

– Из нашего собственного винограда, – пояснил он. – Хочу когда-нибудь полностью перейти на самообеспечение.

И он принялся указывать гостям на всевозможные миски и кувшины, которые сделал сам из местной глины, а его жена расписала красками и обожгла в печи. Даже если яркие цвета и четкие формы от чрезмерного жара немного поблекли и поплыли, это лишь придавало им трогательности.

Собственно говоря, трогательность отмечала и обстановку гостиной, и все хозяйство в Рейн-Тауэрс, по контрасту с горделивыми скалами. Мелкие неудачи вовсе не обескураживали Сандерсонов. Весьма вероятно, в этом и крылась причина успеха супругов.

– От всего сердца поздравляю с замечательными достижениями, которых вам удалось добиться в такой глуши! – объявил Фосс. Во рту у него стало горячо от выпитого вина. – Я вам даже завидую.

– Любой может достичь успеха, если только пожелает! – немного резко ответил Сандерсон.

Это Фосс знал и сам.

– У разных людей и достижения разные. К сожалению, мне не построить крепкого дома и не жить в нем той жизнью, какая бывает в таких домах. Поэтому, – Фосс сделал несколько жадных глотков вина, – сейчас я в полном смятении. Честные люди способны с легкостью подорвать устои, коими обладают иные из нас.

Немец отставил бокал.

– Я плохо выражаю свои мысли по-английски.

Миссис Сандерсон поняла куда больше, чем ее супруг мог себе позволить, и вид у нее стал несчастный. Она протянула тонкие, хотя и крепкие руки к огню, на фоне которого они сделались почти прозрачными, и проговорила:

– Пора бы и остальным подойти.

Лемезурье, тоже сидевший у камина и уловивший не хуже хозяйки настрой своего предводителя, наклонился и взял на руки маленькую девочку.

– Что ты любишь больше всего? – спросил он без тени цинизма, которым привык защищаться от присущего детям всеведения.

– Пирог с патокой, – без тени сомнения ответило дитя.

Она с серьезным видом трогала его лицо, и молодой человек тонул в ее глазах. Из всех чар, действовавших в гостиной, где потрескивал камин и спящая собака гналась за приснившимся зайцем, пожалуй, именно эти были самыми мощными, пока их не развеял вошедший Ангус.

Едва юноша ворвался в комнату, тут же стало ясно, кто он такой. За исключением разве что самых недовольных, окружающие прощали ему практически все, даже его богатство и невежество, поскольку к симпатичным, немного нескладным и рассеянным юнцам, как и к породистым лошадям и охотничьим собакам, люди относятся весьма терпимо. Лицо его не скрывало ничего, поэтому натуры замкнутые чувствовали вину за свои тайны и поспешно стремились ее загладить, становясь откровенными. Ведь рыжеволосый румяный Ангус, всегда сияющий белозубой улыбкой, был таким добродушным.

– Ральф, хотя вы и опоздали, – без тени упрека заметил Сандерсон, – не мне учить вас пунктуальности. – Специально для Фосса он пояснил: – Это второй Ральф. А я – первый.

Мысль о том, что он может существовать в двух экземплярах, пусть даже сходство заключается лишь в имени, доставляла хозяину огромное удовольствие.

Фосс отнесся к симпатичному юноше не без опаски, помня, что тот должен присоединиться к его экспедиции. Впрочем, он и виду не подал, в то время как Ангус тоже не спешил упоминать о договоренности. Оба присматривались друг к другу, непринужденно беседуя с хозяином.

– Думаю, надо позвонить, чтобы пришел мистер Джадд, – наконец решила миссис Сандерсон.

Звон колокола пронзил Фосса насквозь. Вспомнив каторжника, которого упоминал Боннер, немец понял, чего страшится больше всего.

Тем временем, пошатываясь, вошел Пэлфримен – губы сжаты, лицо заливает нездоровая желтизна. Рядом с ним держался коренастый человек, который по прибытии взял на себя заботу об орнитологе.

– Думаете, это разумно? – спросил Сандерсон.

– Вполне, – улыбнулся Пэлфримен. – Минутная слабость прошла. Я полежал пару часиков на хорошей кровати, а мистер Джадд был так добр, что напоил меня ромом с ложечки.

Значит, коренастый тип – тот самый Джадд.

Он так и стоял сбоку от Пэлфримена. Видимо, сам назначил себя в медбратья, и пациент принял это как должное.

Джадда представили Фоссу, и мужчины обменялись рукопожатиями.

Бывший каторжник держался скромно, что при его комплекции и силе особенно бросалось в глаза. По сути, он являл собой сочетание силы и нежности, вроде корявого дерева, которое изуродовали время и непогода, но при этом серебристая листва дрожит от каждого дуновения ветерка и испускает тонкий, нежный аромат. В волосах его блестела седина, шея пошла глубокими складками. Сложно сказать, сколько ему исполнилось полных лет, хотя он не был стар. Говорил он тихо и довольно грамотно. Знаниями и опытом Джадд наверняка обладал значительными, однако не спешил делиться ими со всеми подряд, и их приходилось извлекать из него чуть ли не клещами. Не то чтобы он не доверял людям, скорее перенесенные некогда несправедливость и унижение запечатали его уста. Восстав из гроба прежней жизни, он все еще не мог осознать произошедшего с ним чуда.

– Теперь, когда все собрались, давайте скорее садиться к столу, – предложила миссис Сандерсон. – Полагаю, вы голодны, мистер Ангус.

– Я всегда голоден, – покладисто кивнул молодой человек, сделавшись на удивление молчалив.

Миссис Сандерсон принялась рассаживать гостей.

– Вы, мистер Ангус, садитесь сюда. А вы, мистер Джадд, туда.

Коснувшись спинки стула, Ангус покраснел и смутился, в то время как Джадд, казалось, видел грустную иронию в ситуации, в которой ему уже приходилось бывать.

Фосс понял, что им придется сесть за стол с бывшим каторжником, и эта перспектива занимает все помыслы юного помещика. Немец задумался, не превышают ли собственные преступления Ангуса, в которых тот мог бы сознаться в порыве откровенности, того, что совершил Джадд. Вероятно, при случае он сумел бы найти в этом утешение. Однако Фосс мигом отринул эту мысль. В нем росла острая неприязнь. Хотя против Джадда-каторжника он ничуть не возражал, в качестве члена экспедиции Джадд вызывал у него серьезные опасения.