Патрик Уайт - Фосс

Стук копыт лошади, на которой ускакал Ангус, стих в темноте, а мистер Сандерсон все держал фонарь, провожая второго гостя. С ним рядом на крыльце остались только Фосс и Пэлфримен, потому что Лемезурье внезапно открыл в себе новый талант и помогал хозяйке разносить уснувших детишек по кроватям.

Пэлфримен, который хранил молчание весь вечер, потому что временная слабость отторгла его от прочих, посмотрел на звезды и воскликнул:

– Как хорошо, что я не знаток астрономии!

– Почему же? – поинтересовался Фосс.

– Узнав звезды, уже не сможешь ими восхищаться.

Фосс фыркнул в ответ на такой слабый аргумент и окончательно понял, что Пэлфримена не стоит принимать в расчет.

И все же немец ценил красоту ночного неба, как и другие люди, только на свой лад. Одновременная простота и смехотворность слов Пэлфримена вызвала у него ярость, и звезды над ним вспыхнули холодным огнем.

– Сегодня опять будут заморозки, – поежился Сандерсон, и фонарь в его руках дрогнул.

– Как вы себя чувствуете, сэр? – спросил Джадд вполголоса и тронул Пэлфримена за локоть.

– Лучше не бывает, – ответил Пэлфримен, успевший позабыть про свое недавнее недомогание.

Эти двое разговаривают так, будто между ними особые отношения, отметил для себя Фосс. От осознания собственного одиночества им тут же овладела паника: с ним никогда и никто так не прощался… Немец спустился на ступеньку ниже, пытаясь заглянуть в лица каторжника и орнитолога.

Если бы Фосс только знал, подумал Пэлфримен, как в начале вечера каторжник принес тазик с водой и неказистый кусок желтого мыла… Хотя этот скромный человек ему прислуживал, оба с радостью обнаружили, что в глазах друг друга они совершенно равны.

И вот теперь Фосс, переводя взгляд с одного на другого, пытался выведать их незамысловатую тайну, но так и не смог. Мерцали звезды, шелестели на ветру ивы.

– До свидания, мистер Джадд, – с излишней теплотой проговорил немец. – Я непременно загляну к вам до отъезда. Хотелось бы увидеть вашу землю.

Бывший каторжник что-то буркнул, сел на лошадь и уехал.

Немец задался вопросом, не выставил ли себя дураком, ведь тот, кто действительно силен, не полагается на мнение других. Он вернулся в дом, размышляя о своем презрении к Пэлфримену.

Опять ему чем-то не угодили, подметил Сандерсон, когда все стали желать друг другу доброй ночи. В самом деле, Фосс держался в стороне и ушел в свою комнату, даже не взглянув на хозяина.

– Думаешь, мистер Фосс сможет выдержать тяготы жизни землепроходца? – спросила у него жена, расчесывая волосы на ночь.

– Он постоянно подвергает себя душевным мукам, так что, скорее всего, сможет, – ответил ей муж.

– Великий исследователь стоит выше человеческих страданий, по крайней мере, в глазах своих людей.

– Тут его и поджидает фиаско. Не то чтобы страдания Фосса имели человеческую природу… Так их наверняка воспримут другие люди.

– Как бы он не заболел, – поделилась тревогой миссис Сандерсон.

Она подошла к мужу и склонила голову ему на плечо. Временами ее огорчало, что остальные не способны жить так же счастливо, как они с мужем, и сейчас, в этом золотом свете, чувство вины было особенно острым.

– Ты успела его настолько изучить? – рассмеялся ее муж.

– Я просто чувствую. Жаль, что его нельзя исцелить.

– Вряд ли камни ранят сильнее или солнце опаляет больнее, чем людская доброта, – проговорил ее муж с нежной страстностью.

Ложась спать в лучшей комнате Сандерсонов, в постель с восхитительно чистыми простынями и тягучим ароматом вербены, Фосс недолго оставался в своем теле с мыслями, роившимися в голове точно назойливые мясные мухи. Его тут же окружили холмы. Он вновь переживал впечатления дня. Он трогал холмы и ничуть не удивлялся их бархатной плоти. То, что в жизни казалось предосудительным, противным и пугающим, во сне сделалось вполне допустимым и даже желанным. И было способно как сгущаться, так и развеиваться. Он поднял руку, чтобы прочесть начертанное на ладони вслух. На ней тоже были холмы. И обойти их нельзя. Вот холм Венеры, произнес голос, словно так и полагалось. Бугорок возник, пояснила она, когда я обжигала глину в печи, и хотя он не очень высок, все же останется там навсегда. Потом Фосс грубо отбросил руку прочь, и она разлетелась на куски. Даже во сне внешний облик вещей вводил его в заблуждение, и он взял не ту руку. Вот же она, сказала женщина без малейшего недовольства и протянула ему другую, еще не запеченную. Рука была из муки белозерной пшеницы. Самое ужасное, самое трогательное заключалось в том, что она все еще хранила сходство с человеческой плотью. Поэтому он спрятал ее за пазуху. Фосс страшился взглянуть на нее снова. Пока она не склонилась к нему с лошади. Женщина с громадными грудями, которую едва не затоптали и в чьих зубах застрял черный конский волос, принялась кричать: Лора, Лора! Зовет на помощь. Все, что происходит, случается вопреки женщине с конским волосом во рту. Она не настоящая. Лора улыбается. Об этом знают только они двое. Почему же теряются имена, если руки помнят их на ощупь? Почему лица становятся вымученными, словно сырые глиняные кувшины? Лора – ее имя. Не осталось ничего, кроме имени. На ветру трепещет вуаль. Разве она не из той же материи, что скрывает холмы, и это белое слово… Musselin, natürlich [9] Муслин, конечно ( нем. ). , тогда что же?

Фосс очнулся в сером свете и звуках пробуждающегося дома, прижавшись лицом к подушке, чье невинное нутро оспаривало власть над ним у нового дня. Он полежал, пытаясь вспомнить свой сон, и не смог. Сперва он рассердился, потом понял, что довольно и того, что он вообще его видел. Фосс продолжал лежать, и поблекший сон все еще оставался его частью. Именно сну он был обязан прекрасным самочувствием, по крайней мере пока.

Сандерсон сам принес кувшин с горячей водой и поставил его в таз. С тех пор как он узнал истинный путь, ему нравилось прислуживать гостям по мелочи. Он не стал заговаривать с немцем, поскольку было еще слишком рано. В такое время дня слова могут осквернить чистую радость жизни.

Фосс лежал и слушал, как люди в доме принимаются за свои дела. Прислуга обменивалась немудрящими деревенскими снами, которые видела ночью. Девушки хихикали, устроили возню и совсем расшалились, потом хозяйка на них прицыкнула и велела принести щетки и ведра. Последовали шорохи и плеск воды, уборка началась. Деловито шуршало платье хозяйки, расхаживавшей по коридору.

Постепенно целительный воздух Рейн-Тауэрс произвел на Фосса почти тот самый эффект, на который рассчитывали хозяева. В сопровождении добродушного мистера Сандерсона немец медленно объезжал загоны, осматривая лошадей, мулов и еще кое-какой скот, предназначенный для нужд экспедиции. Остальные животные – отара овец и стадо коз – ожидали путешественников в Даунсе, у мистера Бойла.