Патрик Уайт - Фосс

Фосс спустился с небес на землю и благодушно взирал на свое прошлое сквозь дымку лет.

– Помню, в доме моих родителей стояла зеленая печь. То есть облицованная зеленой плиткой, на которой были нарисованы свирепые львы, здорово похожие на тощих котов, как казалось мне в детстве.

Члены экспедиции отяжелели от обильной еды, размякли под влиянием Рождества и с удовольствием слушали немца: увлекательных историй сейчас и не требовалось, всех устраивали разрозненные, плавно сменяющие друг друга картинки из прошлого, доступные даже самым простым умам.

– Вокруг этой зеленой печки мы и рассаживались на Рождество: сородичи, знакомые, старухи, живущие у нас из милости, подмастерья моего отца. Мы пели рождественские песни. Непременно ставили праздничное дерево, Tannenbaum [21] Рождественская елка ( нем .). , пахнущее так, как всегда пахнут подобные деревья, истекая смолой из свежих ран. Посреди всего этого веселья и сладостей, которые передавали по кругу, и горячего вина, я слушал улицы – на пустые улицы падал и падал снег, пока мы не терялись в Рождестве окончательно…

Немец помолчал.

– Так вот, – проговорил он. – Теперь то же самое. Не считая снега, selbstverständlich [22] Естественно ( нем .). . Тогда был снег.

– И мы не потерялись, – счел нужным добавить Джадд.

Некоторые рассмеялись и сказали, что полной уверенности у них нет. В тот момент им было все равно.

– Что вы тогда кушали, сэр? – спросил Гарри Робартс.

– На Рождество, конечно, гуся. А накануне праздника всегда подавали отменного карпа.

– Что такое карп, сэр?

Разве мог ему ответить немец, который мыслями унесся далеко-далеко?

Прохладным вечером, когда люди вышли из оцепенения, навеянного мясом и мечтами, Фосс попросил Джадда его сопровождать. Они оседлали лошадей и двинулись в направлении, которое выбрал Джеки для поисков пропавшего скота. Вскоре они оставили позади приятную долину, где расположились лагерем, и въехали в мертвые земли: лошади постоянно спотыкались, попадая копытами в норы и рытвины, погружались в рыхлую землю по самые бабки.

Как-то раз на этом тяжелом пути лошадь Фосса испугалась змеи. Встретить живую змею посреди мертвой пустыни было удивительно. Лошадь тут же вздыбилась и отскочила в сторону, сверкая белками глаз и судорожно дыша. Немец задел головой за сук мертвого дерева, оцарапав левый висок и лоб, – в общем-то, ерунда, ничего серьезного, подумал он сперва, если бы не кровь, хлынувшая прямо в глаза.

– Рану надо перевязать, сэр, – сказал Джадд, заметив, как немец утирает кровь.

– Ерунда, – отмахнулся Фосс.

И поморщился. Кровь потекла сильнее и закапала в глаза.

– Погодите! – велел Джадд.

Как ни удивительно, Фосс повиновался. Оба осадили лошадей и спрыгнули на землю. Каторжник взял платок, который недавно выстирал в реке у лагеря, и приготовился перевязать немцу голову.

«Стоит ли ему это позволять?» – задумался тот.

Впрочем, он уже подчинился. Фосс склонил голову. Он ощутил запах мятого, но безупречно чистого платка, который неспешно сушили на траве, на солнце. Совсем рядом он услышал дыхание каторжника.

– Не слишком ли туго, сэр? – спросил Джадд.

Хотя он изрядно поднаторел в служении другим, при подобных обстоятельствах Джадд порой испытывал слабость настолько приятную, что умелые руки его подводили.

– В самый раз. Пойдет, – ответил Фосс.

Немец знал, что отдать себя в руки другого – одно из искушений бренной плоти. Он содрогнулся.

– Англичане в таких случаях говорят, что кто-то прошел по вашей могиле? – спросил он со смехом.

– Есть такая поговорка, – ответил каторжник, отрешенно осматривая повязку.

Они снова сели на лошадей и двинулись в путь, и Фосс задумался, сколько же себя он отдал ей. Губы молодой женщины сложились в улыбку. Они выглядели непривычно полными и участливыми. Похоже, одобрение вскружило ему голову: он принялся беззастенчиво созерцать ее удовольствие, находя в этом особое наслаждение. Они купались в одном сиянии, исходившем теперь от доселе тусклой земли…

– Полагаю, сэр, дальше наш путь будет весьма труден, – перебил Джадд, продвигаясь чуть впереди.

– Лично я полностью уверен в наших компаньонах, – заявил немец.

Они продолжили ехать, и мягкая вечерняя тишина привела обоих в благодушное настроение.

На берегу пересохшей реки они вскоре наткнулись на Джеки с семью коровами – все, что осталось от украденного стада.

– Ты везде смотрел? – взорвался взбешенный Фосс.

– Везде смотрел, – повторил Джеки, справедливо заключив, что именно желает услышать от него немец.

– Можем прочесать местность с утра, все вместе, – предложил Джадд, – глядишь, перехватим еще нескольких.

Вечерело, и больше ничего было не поделать, кроме как собрать жалкие остатки стада и отогнать обратно в лагерь.

Утром план каторжника приняли все, за исключением Пэлфримена, который занимался орнитологическими образцами, собранными в долине. Он сидел за работой под деревом, сметая мух с аккуратно обработанных птичек метелкой из листьев. Немец даже рассердился, увидев его за этим занятием.

– Пожалуй, вам действительно лучше остаться, Пэлфримен, – задумчиво проговорил он, – будете охранять лагерь от мародеров.

Фосса продолжало раздражать все и вся, особенно Джип – крупная сука, наполовину ньюфаундленд, которая сунулась под ноги его лошади и завизжала.

Кроме обглоданных скелетов двух бычков в ходе поисков не нашли ничего, поэтому через несколько дней было решено свернуть лагерь и возобновить путь. Похоже, от пребывания в этой приятной долине выиграл лишь Пэлфримен: когда рождественская передышка закончилась, Тернер страдал лихорадкой, двое других участников экспедиции маялись от укусов насекомых. Пэлфримен изо всех сил скрывал радость от своих изысканий, но обмануть Фосса ему не удалось.

– Что мы будем делать, – ворчал тот, – когда спина последнего мула сломается под тушками птиц?

Пэлфримен счел это шуткой.

И они двинулись дальше.

Они все ехали и ехали по горбатой и полной ненависти земле, которую солнце раскалило до такой степени, что истощенная и рыхлая почва стала особенно опасна. В самом деле, это была обнаженная земная кора. Несколько овец решили прилечь на нее и умереть. Их жалкие останки мало на что годились, хотя черные с удовольствием поджарили внутренности и шкуру и жадно запихнули эти деликатесы в свои глотки. Белые, чей аппетит убила пыль, с трудом глотали узкие кусочки мяса с ножки или по привычке грызли усохшие ребрышки. Их собственные желудки также усыхали. В свете занимающейся зари лошади и коровы ощупывали почву носами в поисках листика, травинки или выемки в камне, где скопилась роса. Казалось, в этих землях живут лишь призраки, а люди и животные явились для того, чтобы пополнить их сонм.