Сергей Чернышев - Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн

Это утверждение применимо не только к нашей многострадальной стране, но и к Италии, Германии, Японии. Это в полной мере применимо и к рузвельтовской революции 1930-х – хотя по ряду причин в Соединенных Штатах она приобрела внешне куда более пристойные формы.

Собственно, всё предшествующее было затянувшимся вступлением, построенным на цитатах и автоцитатах. Теперь плавно переходим к краткому сообщению.

Итак, Шмиттер утверждает, что в 1974 году представители нескольких дисциплин из разных стран мира практически одновременно обратились к понятию «корпоратизм». Поэтому наша мода, как водится, слегка припоздала, конкретно – на 32 года. Тогда же, в 1970-х, было обнаружено, что этот проклятущий «корпоратизм» распространен во многих странах, о которых я уже сказал.

Корпоратизм, цитирую Шмиттера, определяли и как идеологию, и как разновидность политической культуры, государственного устройства, и как форму организации экономики, и даже как особый тип общества. Я ещё застал шлейф этого явления. Лет десять назад вышла книжка Ховарда Виарды, специалиста по третьему миру, « Corporatism: another great Ism». В ней автор развивает точку зрения, что есть три великие типа обществ – либерализм, коммунитаризм (опять-таки использую название из энциклопедии Липсета, чтобы не травмировать ничьи чувства) и корпоратизм. Это мысль № 1.

Мысль № 2 того же Шмиттера: так называемый неокорпоратистский подход не является чем-то особенным и уникальным. Автор включает его – прозорливо, надо отдать должное – в широкий класс подходов, известных под названием «институционализм». Суть этого подхода состоит в следующем: в концептуальном пространстве между «человеком» и «обществом» были обнаружены посредники – загадочные, коварные институты , устойчивые матрицы коллективного поведения. «Институты» в середине прошлого века впервые привлекли внимание не только обществоведов-теоретиков, но и практиков.

Сегодня уже проклёвывается институциональная позиция: корпорация – один из загадочных институтов, затесавшихся между человеком как таковым и обществом как таковым. И то ли помогает, то ли мешает – но при этом неизбежно создает трансакционные издержки.

Эта позиция восходит к исторической статье Рональда Коуза «Природа фирмы». Он опубликовал ее в 1937-м и получил за нее Нобелевскую премию спустя полвека – сравнительно быстро, слава Богу, дожил старик. В этой замечательной статье Коуз ставит вопрос: почему вообще на свете существуют – не корпорации, он к этому подошел чуть позже – а фирмы, просто фирмы? С точки зрения господствовавшей тогда идеи относительно фундаментальной роли рынка, если её последовательно доводить до конца – никаких фирм не может быть в природе. Если вы вменяемый руководитель и вам нужны услуги технической поддержки – воспользуйтесь рыночным аутсорсингом, не обзаводитесь ради этого второй супругой в лице секретарши, не марайте трудовых книжек. Если вам вдруг понадобился продажник – законтрактуйте его на рынке строго на время проекта, не вешайте себе на шею громоздкий и прожорливый «Департамент продаж». Поставьте им конкретную задачу, но не заводите конторы, сидите себе дома, и пусть эти граждане, понукаемые балансом спроса и предложения, оптимальным путем на вас работают. Одним словом, ежели и впрямь невозможно экономить издержки ловчее, чем «невидимая рука», то, следовательно, любая фирма, обременённая уставом, штатным расписанием и т. п. обречена на разорение, она попросту не имеет права на существование.

По этому поводу Коуз и размышлял в 1937 году. Напомню, при этом он открытым текстом ссылался на опыт советской России; не будучи ни коммунистом, ни социал-демократом, он отдавал должное фундаментализму ленинского замысла: сконструировать экономику целой страны как единую фирму. Он задавал вопрос: откуда берутся фирмы? Почему они до сих пор существуют? «Внутри фирмы рыночные трансакции устранены (Коуз уже употреблял слово «трансакции» как строгий термин, хотя придумал его не сам), а роль сложной рыночной структуры выполняет предприниматель-координатор, который и направляет производство. Очевидно, что это альтернативные метод координации производства. Когда производство направляется движением цен, оно может осуществляться вообще вне каких-либо организаций. В таком случае позволительно спросить: почему же все-таки существуют организации?» (Тот же самый вопрос, кстати, относится и к корпорациям, только тут дело обстоит ещё сложней).

Основная причина, – пишет Коуз, – по которой создание фирмы рентабельно, состоит в том, что существуют издержки использования ценового механизма. Предприниматель может выполнять хозяйственные функции с меньшими издержками.

Прошу прощения за то, что вынужден цитировать такие азбучные истины.

Оказалось, что такой институт, как фирма, загадочнейшим образом ухитряется быть эффективней рынка – чего никак не может быть по теории. Каким же образом? Ответ на это теперь понятен и известен. Предприниматель – это субъект, который снимает трансакционные издержки, конструируя устойчивые цепочки добавленной стоимости по контуру рыночных связей. Предприниматель берет собственность – свою или чужую – и встраивает её в цепочки добавленной стоимости таким образом, что она лучше капитализируется, начинает стоить больше.

Из этих двух банальностей следует небанальный вывод: стоимость всякой собственности – в частности, стоимость всякого бизнеса – находится «снаружи», а не «внутри». Поэтому я могу до полного остервенения экономить на внутренних издержках фирмы, кого-то увольнять, сокращать потери. Но поскольку стоимость моего бизнеса находится снаружи, эта похвальная деятельность относительно слабо может повлиять на рост капитализации, на управление стоимостью.

Проблема в том, что фирма – это не просто производственная единица за непрозрачным забором с надписью «моё». Фирма как актив – это система пронизывающих забор отношений между собственниками разнообразных предприятий, чьими продуктами я пользуюсь (правда, за некоторую плату), как если бы они были моими. Они и вправду могут быть моими, если всех поставщиков и потребителей объединить в холдинг, и в этом холдинге между собственниками построить отношения пострыночного, надрыночного характера. Я выстраиваю цепочки отношений между, скажем, моим тракторным заводом и теми, кто поставляет ему запчасти, изготавливает трансмиссии и другие комплектующие, производит конструкторскую документацию, выковывает кадры, страхует, занимается регулированием и т. д. и т. п. И обстраивая свою собственность совокупностью таких отношений, выстраивая цепочки и сети, я как предприниматель ухитряюсь добиться эффекта, который с точки зрения рынка невозможен.