Сергей Чернышев - Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн

Путь первый – реприватизация по-большевистски. Государство-корпорация говорит: эти люди косят под бизнесменов, но они же ничего не умеют, а эти граждане изображают из себя предпринимателей, но они же жулики! Поэтому для того, чтобы все было по-корпоративному эффективно, как нам сказал Президент, надо быстренько у них все отобрать. Почему, например, собственность в энергетике раскидана по кучке сомнительных контор, которые все приватизированы? Почему большая часть гидроагрегатов, генераторов, насосов, производятся в каких-то непонятных частных компаниях? Давайте все это соберем обратно в Минэнерго, и будем управлять эффективно. Ну хорошо, некоторым добросовестным приобретателям что-нибудь заплатим, если в казне деньги будут (как Абрамовичу). А если не будет – выпустим ценные бумаги типа сталинского займа, раздадим нынешним собственникам энергоактивов, и если будет возможность – лет через тридцать частично погасим.

Но есть второй путь. Надо приложить все силы к тому, чтобы в нашей стране появилось большое количество предпринимательских фирм (это тоже иностранное слово, от «firm» – твердый, оно отражает твердость намерений, контрактов и обязательств), чтобы в этих фирмах по единому проектному стандарту, отражающему объективное устройство собственности, проводилось управление её производительностью.

И здесь, возвращаясь к медитации, с которой мы начали, хотелось бы высказать последнюю, наиболее важную мысль.

Когда мы начинаем говорить об институтах в чуть более широком контексте, чем чисто экономический, грамотные социологи отсылают нас к едва ли не единственной пристойной книжке на этот счет – «Социальное конструирование реальности» Бергера и Лукмана. А те, в свою очередь, по поводу «институтов» грамотно переадресовывают читателей к двум корням: к отчуждению по Гегелю-Марксу и к объективации по Бердяеву.

Что такое отчуждение и объективация, о чём это? Когда и где бы человек ни действовал, он действует не один, а в обществе, сообща, и большая часть того, что он делает, – это не планируемые и даже не осознаваемые им усилия по согласованию взаимной толкотни и общей бестолковщины. Эти отчужденные последствия социальной разобщённости тяжёлым грузом ложатся на рациональное, целенаправленное ядро человеческих устремлений, часто вовсе сводя их на нет. Ближайший, непосредственно предстоящий нам пласт отчуждения молодой Маркс в 1844 году прозорливо отождествил с системой отношений собственности.

Современные корпорации, как и средневековые, по-прежнему творятся людьми совместно. И потому, как и в средние века, они управляются не столько правлением и советом директоров, сколько отчужденными институтами, которые остаются большей частью за сценой. В этом смысле мы продолжаем жить в мире отчуждения, где бомльшая часть того, что нас окружает, – дикий социокультурный лес.

Отчуждение – от кого и от чего? Для атеистов – отчуждение человека от плодов его труда. Для философов – отчуждение от другого человека, от результатов их совместной деятельности, от смысла человеческого существования. Для верующих – отчуждение человека от Всевышнего. И все эти бедствия каждодневно и буднично настигают каждого из нас на работе и по месту жительства.

Выходит, наши попытки научиться управлять капитализацией, эффективностью и мощностью производительных сил имеют под собой очень простую, интуитивно ясную основу. Есть критерий адекватности всякого социального конструирования: этим действием вы либо преодолеваете отчуждение, либо усугубляете его. Если преодолеваете, то летите как на крыльях, поддерживаемые незримой силой вдохновения, испытываете то, что в каббале обозначается как божественное присутствие, а по-простому, по-русски – благодать. Если не преодолеваете – обрекаете себя на богооставленность, бессмыслицу и душевную пустоту, социальную преисподнюю при жизни.

Но для человека, мыслящего рационально, отчуждение – не более чем объективное устройство собственности. Как она устроена? Как структурируется система отношений между собственниками? Действовать нужно, опираясь на ее реальное самодвижение, на знание, сколько в ней слоев, институтов…

Если же я действую пусть даже из благих побуждений, но иду не тропою Дао, а просто ломлюсь через социальный лес по кратчайшей траектории, игнорируя ландшафт – то при этом прокапываю насквозь холмы, скачу через овраги, а деревья сшибаю лбом и валю на окружающих, нанося колоссальный ущерб флоре и фауне, экологии, близким и самому себе. Аналогично, есть лобовой, большевистский путь создания корпораций «в ручном режиме», и есть культурный путь, основанный на знании, Писании и Предании…

«Оправдана ли в России-2008 ставка на корпорацию?» Ответ на вопрос состоит из двух частей.

Стремиться к современной корпоративности необходимо, это один из фундаментальных, долговременных ориентиров современности. Нужно загодя готовить кадры, методы, технологии, инструменты.

Ставка на корпорацию в 2008 году невозможна, потому что ставить не на что. Этаж, на который корпорация может быть поставлена в физическом смысле слова, пока не построен. Если же пытаться, как в Советском Союзе, водружать ее на недостроенный этаж массового предпринимательства – она, будучи вещью тяжелой, провалится со страшным скрежетом, ломая временные подпорки и давя всё под собой. И погребет под обломками ростки и саженцы предыдущих укладов, рыночного и предпринимательского, которые в нашей стране только недавно стали оформляться.

Рузвельт всегда живой. Юбилейные тезисы[5]

Рузвельтовский столетний юбилей пришелся на 1982-й – последний год брежневского застоя. По уму уместно бы откликнуться "Тезисами ЦК КПСС к столетию тов. Ф. Д. Рузвельта". Да не хватило широты взгляда, разросшаяся склера пожрала всю роговицу.

По примеру «Наших», вернувших ветеранам новогоднюю елку 1941-го, хотелось бы и тут исправиться, хотя бы спустя четверть века.

1. Дума о Рузвельте безъязыкая

Прикосновение к феномену Рузвельта оставляет занозы тайны, мощи, обаяния – алхимического набора подлинности. Даром что он чужой для русско-советского мироощущения. Потому все личное прилично разом отставить.

Рузвельт угодил в стык двух эпох, таких непредставимо громадных, что в обыденном языке им нет имен. Тут любые «измы» мельчат, тем паче всякий иностранный термин в России рискует разделить участь невинного глагола sortir. Капитализм, коммунизм, консерватизм и т. п. русская свинья вываляла, не удосужившись съесть. Либерал, за которого отдельное спасибо Щедрину, добит ленинской присловицей "с упоением либерального кретина"…