Анатолий Иванов - ЛОГИКА КОШМАРА

Шульгин и его собеседник не знали только имени этого Некто. Мы-то хорошо знаем – задним числом. Но мы опять не знаем, какой Некто придет завтра и сметет беснующуюся сегодня нечисть. Мы только знаем, что придет и сметет, как Шульгин знал, что восстановление России придет через Красное Безумие, и Белая Мысль победит во всяком случае.

Но Шульгин писал все это уже после гражданской войны – в 1917 году он бы такого не написал. У нас же сегодня события еще только раскручиваются, мы где-то на уровне начала 1918 года, когда разогнали Съезд народных депутатов: …пардон, Учредительное собрание под тем предлогом, что оно, дескать, отстало от хода революционных реформ и тормозит их. И хотя сегодня развелось уже невероятное количество предсказателей, – лучше не слушайте их, дорогие граждане, сколько ни вращайте Глобус, вы все равно не поймете, какие сюрпризы готовит нам будущее. Зато прошлое может подсказать нам больше, чем кофейная гуща.

И еще один урок прошлого. В 1917-1918 годах отовсюду тоже неслись стенания о гибели России, какие мы и сегодня нередко слышим. Но если Россия не погибла тогда, то есть надежда, что не погибнет и теперь. В прошлую революцию рухнула не Россия, а определенное социальное устройство, и больше всего рыдают после этого тё, кто имел привилегированное положение при этом устройстве. Так было, так есть. В ту гражданскую войну белые армии подозревались в том, что они хотят восстановить власть капиталистов и помещиков, сейчас все противники демократов обвиняются в том, что они хотят восстановить власть коммунистов. В обоих случаях мы имеем дело с пропагандой, основанной на полуправде, но в пропаганде “красных” во времена гражданской войны правды было все-таки больше половины. Те, кто тогда бил себя в грудь и кричал “Россия”, “Родина” и прочие красивые слова, оказались неспособными выразить действительно общенациональные интересы. Генерал А.И.Деникин с горечью писал в своих мемуарах, что белые только будучи уже выкинутыми в Крым начали подумывать о “необходимости жертвенного подвига”, то есть об отказе от своих привилегий – более умное французское дворянство и духовенство сделало это уже в самом начале великой французской революции, в ночь на 4 августа 1789 года. Лидеры белого движения не имели ни социальной, ни национальной программы, которая могла бы рассчитывать на успех, и при всем своем субъективном патриотизме оказались в зависимости от враждебных России иностранных Держав. Такова диалектика истории. Слова и намерения на ее весах весят очень мало.

До сих пор ходят по рукам, а порой даже попадают на Страницы печати какие-то фантастические Списки “первого советского правительства”, хотя его состав известен с абсолютной точностью. Не следует, однако, принимать это правительство всерьез, потому что оно развалилось сразу же после сформирования. Из членов ЦК в него вошли; Ленин – в качестве председателя, Троцкий – как нарком иностранных дел, Рыков – нар- ком внутренних дел, Ногин нарком Торговли и промышленности, Милютин нарком земледелия, Ломов нарком Юстиции, Сталин – председатель по делам национальностей. Но первый раскол в победоносном ЦК произошел уже в самый момент захвата власти.

Как известно, Зиновьев и Каменев на совещании 23 октября выступили против готовившегося переворота, считая его авантюрой. Когда переворот все же произошел, они продолжали отстаивать идею коалиционного правительства в блоке с другими социалистически партиями, которая была в какой-то степени воплощена в жизнь в виде коалиции с левыми эсерами. Зиновьева и Каменева поддержали еще трое членов ЦК, наркомы Рыков, Ногин и Милютин. Когда их предложение было отвергнуто, все пятеро подали в отставку со всех партийных и государственных постов. Их примеру последовали нарком по продовольствию Теодорович блестящий оратор, специалист по истории русского народничества; нарком труда Шляпников, будущий вождь “Рабочей оппозиции”; нарком путей сообщения Рязанов (Гольдендах), марксист-теоретик неизвестно какое отношение имевший к путям сообщения; комиссар законодательных предложений Ларин (Лурье), о котором Ленин говорил, что “если бы весь запас фантазии Ларина разделить поровну на все число членов РКП, тогда бы получилось очень хорошо, т.е. законодательными предложениями сей комиссар мог завалить всю страну: комиссар Красной гвардии Юренев (Кротовский) и профсоюзный лидер Лозовский (Соломон Дридзо), который тогда вообще вышел из партии, а в 40-х годах вдруг оказался среди членов ЦК и был ликвидирован Сталиным после того, как началась борьба с космополитизмом.

Как видим, эта праволиберальная оппозиция, отвергавшая однопартийное правительство и средства политического террора, не имела четко выраженного национального лица. Из пяти мятежных членов ЦК Зиновьева, Каменева и Рыкова мы еще встретим на высших постах и тогда поговорим о них подробней. Ногин же и Милютин безвозвратно загубили свою партийную карьеру.

Виктор Павлович Ногин, коренной русский пролетарий, похоже, вообще был большим поклонником законности. Именно он летом 1917 года настаивал, чтобы Ленин дал себя арестовать и публично выступил на суде с опровержением обвинения в получении денег от немецкого генерального штаба. Не состоявшись в качестве наркома, Ногин входил позже в Президиум ВСНХ, руководил текстильной промышленностью СССР, но двери ЦК перед ним снова так и не открылись. Он умер в 1924 году, прожив всего 46 лет.

Жизнь русского интеллигента Владимира Павловича Милютина также оборвалась преждевременно, в 1938 году. Два раза, в 1920 и 1921 годах он еще возникал в числе кандидатов в члены ЦК, был заместителем председателя ВСНХ, управляющим ЦСУ, заместителем председателя Госплана. Но и его в первый ряд больше уже не пускали.

Не прошло и трех месяцев после революции, как партийные верхи потряс новый серьезнейший кризис. Разгорелись страсти вокруг Брестского мира.

Страсти эти не утихают до сих пор. На Конгрессе гражданских и патриотических сил 8 февраля 1992 года лидер партии кадетов М.Астафьев, отказав “красным” в праве называться патриотами, обосновал свой отказ, в частности, ссылкой на Брестский мир. Но кто в конечном счете выиграл от этого мира?

Существует такой документ эпохи, как дневник Озерова, очень интересный с той точки зрения, как преломляли революционные события в сознании чиновника средней руки, простого обывателя. Февраль 1917 года – это, конечно, сплошной восторг, непрерывное “ура”, опьянение свободой – примерно все то, что мы сами имели возможность наблюдать в 1989 году. Затем, по мере все большего развала и анархии, “ура” постепенно переходит в “караул” – как у нас сейчас. Октябрьский переворот Озеров встречает враждебно, Ленин и Троцкий ему не нравятся, но он чувствует – это пришли хозяева. И когда в конце 1918 года от революционного взрыва разваливается Германия, Озеров уже почти что счастлив, что какой-то невзрачный “толстенький, лысенький и косоглазенький русский мужичок самого немца обманул”, и теперь ни о каком другом политическом деятеле в мире не говорят столько, сколько об этом “мужичке”.