Татьяна Москвина - Эссе, статьи, рецензии

Что-то случилось в нашем искусстве такое странное, но ждать от чрезвычайно известных актеров осмысленного творчества - наивно. Что-нибудь, понимаете, одно: или слава, или творчество. Поэтому наиболее интересны сегодня совсем юные, зеленые, прямо со студенческой скамьи, никому пока не ведомые, не замыленные в сериалах, не растиражированные, без фамилий, без ужимок. Им надо честно зарабатывать репутацию, вот они и стараются. А те, кто одним своим видом вызывает громкие овации ни с того ни с сего, - им-то о чем хлопотать?

В Ленкоме, как правило, тексты классиков разбавляют отсебятиной примерно в пропорции 1:3. Это не смертельно, Гоголь вполне угадывается, тем более все коллизии и персонажи без изменения. На фоне дощатой стены с «плавающим» по ней шкафом энергичный и злой Кочкарев собирается «блицкригом» женить своего вялого приятеля Подколесина и отваживает от невесты целый сонм жалких женихов. Напрасно - у Подколесина хватает воли сбежать прямо из-под венца, прыгнув в окно. Почему? Я бы не сказала, что спектакль Марка Захарова это прояснил.

Спектакль распался на ряд концертных номеров - с разбитной свахой, щеголяющей крепкими ножками (Инна Чурикова); с ядреной, как репка, невестой, восклицающей чуть что «Ух ты!!!» (Александра Захарова); с нудным старичком Яичницей (Леонид Броневой); с патлатым дурачком - бывшим моряком Жевакиным (Олег Янковский) и так далее. Но в целое отдельные элементы так и не собрались. Все женихи, кроме Подколесина, откровенно пожилые, им даже по возрасту не стоит жениться, так что невеста непонятно почему колеблется и что собой символизирует.

У Валерия Фокина в отличие от Марка Захарова в труппе нет звезд, да и не предвидятся они вовсе (не ищут, не приглашают). Александринка нынче - чисто режиссерский, жестко концептуальный театр. Очень скучный, но, к счастью, «быстрый» - спектакли длятся недолго. Чем-то ведь удерживать зрительское внимание надо. Поэтому Фокин придумал сильный ход: основное действие происходит на катке.

Мысль режиссера, навеянная ледовыми телешоу, которые два года заполняли эфир, банальна. Однако находятся критики, считающие ее оригинальной и творческой (будем надеяться, бескорыстно). Женихи, дефилирующие перед невестой, нарезают круги на коньках по белому спецпокрытию. Причем бывший моряк Жевакин, по трактовке режиссера, делает это на тележке - он инвалид, безногий. Изобретение это уже за гранью всякого вкуса и смысла, как и весь прием в целом. Если актеры играют плохо и при этом катаются на коньках, они не становятся актерами, играющими хорошо. С тем же успехом можно прыгать на батуте, качаться на брусьях - Гоголь от этого ближе не станет и таланта тоже не прибавится.

Пытаясь поставить комедию, Фокин прибегает к совсем уж вульгарным приемам - в первом действии, где пока еще нет катка и нечем занимать глаза зрителя, у него появляются пьяный насмерть слуга, пьяная сваха. Причем актеры изображают опьянение грубее и карикатурнее, чем на современной эстраде… Она проникла всюду и без труда пожирает слабые ростки театра. Дилетантский ледовый «балет» «Женитьба» в Александринском театре - тому подтверждение.

Женихи в черных трусах до колена под песни 30-х годов (шипит патефон!) вдохновенно скользят по кругу, а театралы с удивлением думают: какие все-таки поразительные создания эти режиссеры!

Наверное, это действительно в массе своей - терминаторы, то есть истребители театра. Подумать только: сотни, тысячи лет театр стоял себе на месте. И вот - всего за сто лет режиссеры довели его до ручки и точки. До полного - смрадного и бессмысленного - тупика. В котором ни авторского гения, ни актерского таланта - ничего не осталось вообще!

Вот молодцы, правда?

Русское чудо-чудовище

13(99) от 27 марта 2008 // Татьяна Москвина

Алексей Петренко - это целый мир, Фото Г. УСОЕВА

26 марта Алексею Васильевичу ПЕТРЕНКО исполнилось 70 лет. Об этом великолепном актере хочется не рассуждать, а воскликнуть что-нибудь вроде «Да здравствует Петренко»! или «Хай живэ Пэтрэнко»!

Я впервые увидела его на сцене Ленинградского театра имени Ленсовета, году эдак в семьдесят третьем. Он тогда играл чисто комедийные роли - крупный, какой-то диковатый, с уморительной глуховатой скороговоркой. Помню его в спектакле «Левша» по Лескову в роли неистового казака, атамана Платова, где Петренко лепил образ могучего и при этом отчаянно смешного богатырского придурка. Проглядывала уже и тогда в актере природная мощь и явное знание «предмета исследования» (я имею в виду русского человека). Конечно, в Петренко от рождения живет наше, родное, и русским духом тут несет издалека: это не надо объяснять. Ни к чему.

Вот просто зыркнет на тебя со сцены или экрана узким, хитрым, звериным, умным-безумным, каким угодно, бездонным глазом и просверлит насквозь. Или насмешит до колик, или напугает отчаянно. Что-то там звенит-гудит «под куполом» лба, там свои просторы немереные, под стать родным просторам. Сильно чувствуется в Алексее Петренко огромное внутреннее пространство. Он не только внешне большой, богатырский, со своим могучим певческим басом и «академическим» торсом, он и внутри огромный, многое вмещающий. Оттого он так диковинно говорит: будто не наружу слова выбрасывает, а втягивает невольно внутрь, как мощный двигатель. И вылезают слова из уст его не просто так, а протискиваясь и отряхиваясь, как настороженные, ценные звери.

Кино его разглядело не сразу, но взялось за него интересно, - а открыл его гениальный первооткрыватель актеров Алексей Герман. В его картине «Двадцать дней без войны» Петренко произносил монолог на пятнадцать минут. Всю жизнь сильного, страстного, трагического человека рассказывал без обычного актерского штукарства и притворства. С лютым истовым накалом. Оторопь брала: так не играют. Таких актеров не бывает. Или бывают редко-редко, вызревают столетиями, как драгоценные изумруды в глубине гор…

Он снимался в фильмах Динары Асановой и потрясающе сыграл трагедию русского алкоголизма в ее ленте «Беда». Фильм еле-еле выпустили, и потом не показывали по ТВ, кажется, никогда, а это изумительная работа, и Петренко там - на разрыв сердца играет. Мужика нашего, горемычного, знакомого до слез, у которого - беда, всем известная, жуткая наша беда. По имени русская жизнь…

Живут в Алексее Петренко таинственным образом прожитые реки русской истории - оттого он так силен в образах Распутина («Агония»), Петра («Сказ про то, как царь Петр арапа женил»). Там, в ролях этих, не просто сила и мощь, там настоящий огонь горит пожарищем - то ума сказочного, гениального, то бреда окончательного, болотного, русского. Потому что одно с другим у нас крепко связано!

Кто видал Петренко на сцене - так годами и ходит как отравленный. Одна радость, такого же встретить и начать вспоминать: а помнишь, как он в «Серсо» у Васильева пел «Севастопольский вальс»? А помнишь «А чтой-то ты во фраке» у Райхельгауза, ведь ничего смешнее в жизни мы потом не видали, правда?