Александр Генис - Эссе 2003-2008

Так, собственно, и должно быть: всякий труд - привилегия, творческий - роскошь. Он, как и обещал коммунизм, - сам себе награда. Лучше всего об этом знает поколение, которое появилось на свет уже после того, как коммунизм исчез с горизонта. Сама не зная того, интернетская молодежь стала самым успешным - четвертым - интернационалом.

Чтобы оценить мощь этого социального организма, стоит рассказать первую притчу кибернетического века.

В 1977 году математик Роналд Райвист изобрел секретный код, состоящий из 129 цифр. Чтобы подобрать к нему ключ, самые мощные и самые быстрые машины должны потратить 40 квадрильонов лет. Однако Райвист в своих расчетах не учел одного нового фактора - Интернета. Тысячи добровольцев по всему миру разделили между собой задачу, и всего через 17 лет задача была разрешена.

Суть этой истории не в могуществе компьютера, а в новом типе отношений между людьми, вступившими в кибернетическую связь друг с другом. В Америке для них существуют особые задания. Скажем, НАСА предложила любителям астрономии идентифицировать кратеры на снимках Марса для создания подробной карты этой планеты. Университетские профессора нашли охотников вычитывать книги для создания бесплатной сетевой библиотеки классических текстов. Одни энтузиасты ведут «телефонную» книгу Всемирной электронной паутины, другие учат компьютер разбирать нашу речь, третьи помогают ему освоить человеческую логику.

Самый грандиозный проект такого рода - Википедия. Ее изобретатель - Джимми Уэлс - типичный гений электронного века. Застенчивый отличник, заядлый любитель компьютерных игр, поклонник свободолюбивой философии Эйн Рэнд, сторонник анархического социального устройства, Уэлс зачал Википедию на досуге, даже не подозревая, что она станет самым большим сетевым проектом. В англоязычной Википедии, оказавшейся крупнейшим в мире справочным ресурсом, уже более двух миллионов статей. Самое интересное, что когда Джимми Уэлса спросили, в чем конечная цель Википедии, он сказал: «Ни в чем, одна забава».

Так Интернет по-новому разрешает вечную антитезу труда и досуга, что позволяет ему мобилизовать и направить в творческое русло грандиозную энергию игры. Своему существованию Сеть обязана той чудесной метаморфозе, что заменяет унылую работу безвозмездным трудом свободно собравшихся людей.

Александр Генис

Гости

Мировая история с Генисом

- Колумб, - привычно вещал я гостю, - назвал Америку «другим Светом», Америго Веспуччи его поправил, добавив титулу метафизическую перспективу: Новый Свет. Среди прочего, это значит второй. Здесь все началось опять и сначала. Поэтому тут есть свой, как считают мормоны, Христос. И своя, о чем говорит каждый банк с колоннами, американская, античность. К тому же в каждом без исключения штате стоят фальшивые Афины, но настоящие, конечно, одни, и это, как тебе там скажет каждый, - Бостон.

- А Нью-Йорк?

- Александрия. Столица космополитов, и евреев не меньше.

- Где же тогда Рим?

- В него мы въезжаем.

Для приезжего Америка - сюрприз с разочарованием. Если не заезжать в Нью-Йорк и Сан-Франциско, эту страну можно проехать от океана до океана, не найдя в ней ни одного города. Естественно, в нашем, старосветском понимании, когда у вас не поворачивается язык и впрямь назвать «городом» конгломерат закусочных и магазинов. Распухнув у перекрестка, он пускает неглубокие метастазы в переулок, огибающий церковь, по пути к кладбищу. Сразу за ним может начаться море, поле, лес или другой город, остановиться в котором можно лишь по нужде. Но и ее проще справить на бензоколонке.

Вашингтон, однако, дело другое. Здесь есть благородная, сдержанная, намекающая на Средневековье древность колониальных предместий, но она не наследует античности, а предшествует ей. Дело в том, что булыжные мостовые, черепичные крыши, поседевшие от старости кирпичные стены, кривые переулки и прочие европейские радости оказались здесь до того, как появилась белокаменная роскошь американского Рима. Чтобы мы не забыли о том, где находимся, в Вашингтоне постоянно пишут - на порталах, площадях и тротуарах. Здесь приятно высекать - в граните, мраморе и бетоне - изречения, стихи, законы, сплетни. Жизни не хватит, чтобы прочесть этот больной графоманией город. Но этого никто и не делает, ибо надписи, как у древних египтян, служат Вашингтону оберегом, наглядно привязывающим столицу Америки к ее истории.

Исправно перерабатывая будущее в прошлое, Вашингтон трудится так быстро, что, навещая его, я каждый раз нахожу новую историческую достопримечательность. Компенсируя их национальный дефицит, столица, кажется, состоит только из них. Характерно, что вид на Капитолий, как в бедном (еще республиканском) Риме открывается сразу за деревенской околицей.

Переход от сельской местности к державной не кажется внезапным лишь потому, что Вашингтон - самая зеленая столица в мире. Что и не удивительно: этот город забыли построить. Когда в Лондоне гремел Байрон, а в Москве - Наполеон, улицей, соединяющей Белый дом с Капитолием, служила коровья тропа, известная под именем Пенсильванской. Первые президенты не без труда добирались по ней до Конгресса еще и потому, что дорогу пересекал ручей, славившийся окунями. Со временем пустыри назвали - и сделали - парками, но дух пасторальной идиллии сохранился. Главная площадь - сельский выгон с трогательной старинной каруселью.

Зелень европейских городов - вторичный продукт цивилизации. Там каждый сквер - погост. Корни деревьев, растущих на богатом перегное культуры, путаются в руинах тесной средневековой жизни. В Америке, как часто кажется, а иногда и бывает, природу просто огородили - забором, улицей, городом. Разница та же, что отличает масло от акварели. На холсте снег изображает непростая комбинация белил с лазурью, но, рисуя зимний пейзаж акварельными красками, художнику достаточно оставить в покое бумагу.

Проведя первую половину американской жизни на острове Манхэттен, я основательно изучил его северные леса, собирая там грибы и ландыши. В пещерах, неподалеку от пня того дерева, где Питер Минуит купил остров у индейцев, еще можно найти каменные наконечники стрел. Перебравшись за Гудзон, я поселился в городке, у которого были все основания стать соперником Нью-Йорка, когда в 1640-м здесь высадился голландский негоциант Врееланд. Он распахал выходящую к реке лужайку под табак, но не успел его собрать. Налетевшие с запада индейцы-хакенсаки сожгли урожай и убили почти всех белых. Уцелевшие поселились на южном конце острова, отгороженном от дикарей стеной, ставшей улицей Wall Street. Хакенсаком теперь называется убогий городок, где расположен верховный суд нашего графства. А на плантации Врееланда я играю в теннис, когда никто не смотрит.