Аркадий Ипполитов - Эссе 1994-2008

Голландская сторона поступает ровно наоборот. Банк ING коллекционирует только фигуративную живопись голландских художников второй половины XX века. В свое время это вызывало упреки в косности и отсталости, но, как всегда бывает, вкусы сделали причудливый пируэт, и сегодня работам в духе "новой вещественности", коллекционируемым банком, отдают должное не меньше, чем картинам Пита Мондриана. Но кураторы не трубят в фанфары - главной целью коллекции является не уважение профессионалов-искусствоведов, а любовь рядовых служащих банка. Их вкусами в первую очередь и определялось пристрастие к фигуративности: любая машинистка имеет право прийти в запасник и выбрать картину для украшения своего рабочего места. Главное, чтобы у нее возникло такое желание.

Внутренний демократизм, присущий голландской культуре, определил лицо данной коллекции. С XVIII века "фламандской школы пестрый сор" по формату и по сюжетам был рассчитан на среднего горожанина, и до сих пор в каждом старом голландском доме сохраняется своя коллекция живописи. Продолжением традиций таких сугубо частных взаимоотношений общества и искусства и является собрание живописи банка ING, напоминая о том, что столь привлекало Петра в Голландии, - о процветании каждого человека в отдельности.

В соборной России такой удел по разным причинам не складывается. Увы, если бы Столичный банкъ сбережений исходил из вкусов рядовых служащих, то ему бы, скорее всего, пришлось украсить свои стены Шиловым и Глазуновым. Отечественное коллекционирование пока обречено на взыскующую духовность, что в конце века и выглядит, может быть, несколько смешно, но зато совершенно по-русски. Журнал «Власть» № 43(202) от 19.11.1996

Салон / Старые вещи Блошиный рынок по ценам Sotheby`s

В Центральном Доме художника на Крымском валу с 8 по 12 ноября прошел первый Российский антикварный салон. Какова бы ни была критика в его адрес, сам факт его проведения является неопровержимым доказательством того, что в стране существует рынок художественных ценностей.

В 1913 году Столпянский, автор лучшего до сих пор исследования русского художественного рынка в XVIII веке, писал: "Если сегодня в России нельзя найти ни одного удовлетворительного места, торгующего антиквариатом, то что же можно сказать о прошлом!" Нам остается только перифразировать его: если в 1913 году знатоки были преисполнены горькой иронии по отношению к отечественному антиквариату, то что же можно сказать о сегодняшнем дне!

То, что российские коллекции создавались за границей, естественно и неудивительно. Но продавать их тоже предпочитали за границей - в первую очередь из-за отсутствия в России отлаженного рынка художественных ценностей. Так, коллекции Демидова и Базилевского были распроданы на Западе, и, чтобы приобрести что-нибудь из них, русским приходилось ехать в Париж. Россия была выключена из европейского рынка.

Всего дважды антикварный рынок России мог претендовать на некоторое, весьма относительное изобилие. Первый раз это произошло после реформы 1861 года, когда из разоренных и распродаваемых усадеб в Петербург хлынул поток ценностей. Именно в это время начал формировать свою уникальную коллекцию голландских мастеров Семенов-Тян-Шанский, но этот поток довольно быстро себя исчерпал. Тот же Семенов-Тян-Шанский уже в конце века большую часть картин покупал в Берлине, в Петербурге делая лишь разовые приобретения.

Второй раз отечественный антиквариат поражал невероятным богатством после октябрьского переворота. В 20-е годы, когда в Эрмитаже работали специальные комиссии, отбиравшие произведения для продажи за границей, на улицах за гроши можно было купить подлинные сокровища. Стихийное изобилие определялось всеобщей нищетой и узаконенным грабежом.

Вскоре советское государство наложило на антиквариат лапу, и торговля древностями, так же как и валютные операции, стала рассматриваться как его прерогатива. Образ частного коллекционера и торговца антиквариатом стал ассоциироваться с уголовным миром, и, что самое печальное, это имело под собой основания: советское законодательство поставило всех, кто профессионально был связан с антиквариатом - коллекционеров, торговцев и искусствоведов, перед необходимостью так или иначе его нарушать.

Поэтому одно из главных достоинств салона в том, что впервые за долгое время русский антикварный рынок внятно и публично заявил о своем существовании и о своей легальности. Можно сколько угодно упражняться в остроумии, делая невыгодные для Москвы сопоставления с Лондоном, Парижем, Берлином, Веной и Римом. Можно иронизировать над выставленными предметами, способами их подачи, атрибуции и ценами на них. Дело в том, что русский антикварный рынок сейчас таков, каким он представляется на Крымском валу, и констатация этого факта имеет огромное значение. В дальнейшем он может улучшаться (ухудшаться ему некуда), но так или иначе точкой отсчета должна быть именно эта выставка. Ноздрев и Плюшкин в одном флаконе

В героическое время русского коллекционирования, в царствование Екатерины II, когда в Берлине, Париже и Лондоне покупались огромные собрания, пользующиеся европейской славой, распродажи в Петербурге были редки, их каталоги демонстрируют очень неприхотливый вкус отечественного покупателя. Первый магазин по продаже предметов искусства был открыт в Петербурге лишь в самом конце XVIII века заезжим итальянцем. В дальнейшем в России возникает все больше магазинов, торгующих произведениями искусства, но ни одного крупного торгового дома, хотя бы отдаленно напоминающего ставшие мифологическими Sotheby`s и Christie`s, так и не возникло. Русский антиквариат всегда тяготел к типу "curiosity shop" - лавке древностей, воспетой Диккенсом, где собраны старые предметы совершенно разного достоинства. Случайно там может оказаться и шедевр, но его появление объясняется не результатом спланированной профессиональной деятельности владельца, а лишь удачным стечением обстоятельств.

Антикварная торговля понималась широко и подразумевала торговлю стариной вообще. Это определялось, с одной стороны, вкусами и потребностями русского общества, а с другой стороны, их определяло. Типичный коллекционер редко собирает вообще западное искусство, или вообще графику, или вообще Восток. Его интересы гораздо уже: фламандский пейзаж школы Франкенталь или гравюры школы Фонтенбло. Отечественный же рынок был рассчитан на "любителя редкостей", с одинаковой пылкостью покупающего и фарфоровую табакерку, и японскую гравюру, и венецианскую ведуту. Такой вид собирательства определил тип знатока, ставший для России в некотором смысле идеалом. Он разбирается в мелких деталях лучше, чем патентованный специалист. И величайшим триумфом его деятельности станет находка треснувшей чашки редчайшего немецкого фарфора среди завалов продукции Кузнецова и ЛФЗ. Соответственно, подбирать какую-либо коллекцию уникальных и выверенных вещей определенного периода, как это делают все крупные фирмы на Западе, не имело смысла. Русскому потребителю должен был предлагаться стихийный развал, где он имел бы иллюзию возможности самостоятельно найти важнейший шедевр, вроде воспетого в повести Гоголя портрета.