Array Array - Русская жизнь 29.02.08 Писатели

Вспоминая разные истории, происходившие еще тогда, когда Паллада жила в родительском доме, я не могу не упомянуть один случай, весьма типичный для моей подруги.

У нее была привычка приглашать к себе молодых людей, то одного, то другого, на, так сказать, «несколько слов». Кажется, их было человек шесть, - тех, кто считали себя женихами Паллады. Но в один прекрасный момент этот секрет раскрылся, и, к сожалению, со скандалом; в результате все шестеро возмущенно покинули дом. Бедная Паллада стала вести себя все более и более развратно. Ее отец, который ни о чем не догадывался, слал ей трогательные письма, где давал полезные советы и просил никогда не оставаться в комнате наедине с молодым человеком. Она, смеясь, показывала мне эти письма и говорила: «Бедный папа, я не должна принимать молодых людей в одиночестве, - но если бы он знал, что они проводят со мной всю ночь, и я их прячу за портьерой».

Начало века в Петербурге было временем весьма веселым и очень интересным для любознательной молодежи, готовой к восприятию любых новых идей, нового образа жизни и поведения, которые постепенно захватывали общество. С одной стороны были социалисты и революционеры, которые вели очень опасную жизнь с постоянными заговорами и риском оказаться в полицейском участке; с другой стороны - вся «золотая молодежь» - артисты, художники, поэты, - проводящая ночи напролет в проблемных диспутах, дело делающая, проповедующая свободную любовь и т. д. Экстравагантность ценилась превыше всего. В эту эпоху русская культура переживала «серебряный век», - то, что называлось веком «золотым», было временем Пушкина.

Мне было крайне приятно проводить время с Палладой, которую вся эта молодежь окружала. Мы ходили на вечеринки, часто продолжавшиеся всю ночь, и всегда нас сопровождало большое число молодых поклонников.

Если нас куда-то приглашали, мы, разумеется, приезжали в компании многочисленных кавалеров. Среди семей, которые мы часто посещали, я помню семью Храмченко, родственников адмирала Нордмана, чья дочь была второй женой художника Репина. Хотя вокруг меня было много молодых людей, я не была увлечена ни одним из них. Меня интересовали только романы Паллады. О нас говорили, что нас связывает «Лесбос», который был в моде; мы не считали нужным это отрицать, хотя в действительности об этом не было и речи.

Как-то раз Паллада и я были приглашены на необычный вечер, где мы были единственными дамами. В обычае было накануне женитьбы устраивать проводы холостой жизни; этот вечер был в честь некоего Чаплинского, который назавтра вступал в брак; все приглашенные были молодыми людьми, нашими хорошими знакомыми. Чаплинский должен был следовать карьере своего дяди, генерал-губернатора Варшавы, однако из-за его принадлежности к либеральной политической партии «кадетов» такая карьера была для него исключена. Кроме того, он материально нуждался, снимал комнату и зарабатывал деньги переводами. Но у него был приятель-испанец, который его поддерживал деньгами, поэтому он смог устроить этот вечер в маленькой квартире из двух комнат. К концу вечера наш хозяин уединился со своим испанским другом в соседней комнате, и когда через некоторое время мы туда вошли, то увидели несчастного жениха оплакивающим горькими слезами свою холостяцкую жизнь, которую ему предстояло оставить. Будучи обрученным, он все-таки женился, и я с тех пор больше его не видела. Позже я узнала, что Людовик Чаплинский был убит во время Первой мировой войны.

Примерно в этот период после чудовищной ссоры закончилась наша дружба с Палладой. Тогда же я заболела - следствие жизни, которую я вела, полной бессонных ночей и утомления. У меня была пневмония, и потому позже меня отправили в санаторий «Тайцы», а затем «Халила» в Финляндии. Я вернулась домой через полтора года лечения в санаториумах, и моя дружба с Палладой возобновилась.

Жизнь продолжалась как прежде. Чтобы занять время, я стала изучать классический танец и благодаря этим занятиям познакомилась с г-жой Брик, подругой поэта Маяковского. Моя учительница танцев преподавала также и ей; это знакомство сыграло большую роль в моей жизни. Я занималась балетом, как мне казалось, не без успеха. Я уже танцевала перед публикой, и это доставляло мне радость.

В этот период мой муж проводил одно лето у своей матери в Финляндии. Мне в голову пришла идея, и я попросила снять нам комнату в Куоккале, чтобы иметь возможность посещать Репина, жившего в своих «Пенатах» недалеко от Куоккалы; там я надеялась встретить Бродского, любимого репинского ученика. План удался, комната была снята, и вот я прошу мужа сопровождать меня во время первого визита к Репиным, которые теперь стали, так сказать, нашими соседями. Мой муж неохотно согласился и не скрывал плохого настроения всю дорогу (8 км), которую мы проделали пешком.

Я знала, что по четвергам Репины устраивали журфиксы; двери были открыты для всех знакомых, которые могли придти на обед, не предупреждая хозяев об этом заранее. И вот в один из четвергов мы и пошли туда к обеду. Небезынтересно коротко описать эту вегетарианскую трапезу. Круглый стол с вертящейся серединой. Эта середина уставлена бутылками хорошего вина, конфетами, свежими и засахаренными фруктами. Вокруг расставлены тарелки со всевозможными тертыми овощами (морковью, свеклой и т. п.). Едят зеленый суп из какой-то травы, сорванной в огороде. Эта вполне обычная невысокая травка, которая растет повсюду (я забыла ее название), составляла основу супа, в котором плавали другие овощи. Суп был отвратительным; характерной особенностью его было большое количество лука, поджаренного на подсолнечном масле, который придавал ему вкус скорее странный, чем приятный.

Хозяева и приглашенные рассаживались за этим круглым столом; садились также повариха и мужик, помогавший на кухне, - оба хорошо одетые; мужик всегда был в длиннополом черном сюртуке.

Бродский, ученик Репина, был завсегдатаем дома; с ним я и хотела познакомиться из-за своего интереса к Шаляпину. Репин тогда был женат на г-же Нордман, дочери русского адмирала шведского происхождения. Помимо того, что она была вегетарианкой, эта женщина была оригинальной и в других отношениях; всех окружающих она называла «сестричками» и «братиками». Так, в первый вечер нашей встречи она обратилась ко мне: «Сестричка, почему Вы не сказали мне, что Вы дружили с моей племянницей? Вы ведь знаете, что мы приглашаем на обед только знакомых, а остальным показывали дом - и только!»

Однако нас просили остаться обедать благодаря имени Хартвельда, потому что, кажется, Репин немного знал мать моего мужа. С этого времени мы приходили к Репиным каждый четверг. Однажды случилось так, что мы опоздали к обеду, и оба наши стула оставались пустыми. Мы чувствовали себя неловко, но г-жа Нордман, указав на нас пальцем, обратилась к присутствующим с такими словами: «Вы считаете, что это люди? Нет, это птички Божьи, которые не сеют, не жнут, а только и делают, что поют».