Черчесов А.Г. - Венок на могилу ветра - 2000

— Черт бы его побрал, — пробормотал ошалело друг. — Или мне все это снится, или я сам снюсь какому-то дураку.

— Нет, — возразил мужчина, — не снится. Хуже всего, что мне это не снится тоже...

— Черт бы его побрал, — повторил друг и крепко схватил за гриву своего играющего коня.

— Это даже не волк, — сказал мужчина. — Ты только погляди...

Они приблизились, и сомнений уже не осталось.

— Добрый вечер, — поздоровался чужак. — Уймите коней. По всему видать, пес спокойный. На обратном пути прибился...

Потом вежливо добавил, разбавив их молчание:

— Места здесь у вас свободные... Красиво!

Поздно ночью мужчина проснулся и, услыхав по настороженной тишине, что женщина тоже не спит, спросил:

— Как он назвал свое имя? Не помнишь?

— Такое не забывается, — ответила женщина. — Оно для него — все равно что радуга для лужи... Ацамаз[6].

— Ацамаз? — повторил мужчина и, хмыкнув, надолго замолчал. Потом сказал: — Тут одной радуги будет мало. Оно для него все равно что весь свет, завернутый в горсточку праха. Коли он запоет, так весны нам лет сто не дождаться... Если и живет в нем какая песня, так — погребальная.

Они услышали злобное рычание за стеной, и женщина крепче прижалась к мужчине. Полежав так с четверть часа, плотно обхватив друг друга руками, они внушали себе, что ничто и никогда не сумеет их разлучить.

— Прошу тебя, умоляю, — вдруг жарко зашептала она ему в ухо, — сделай так, чтобы он ушел. Если не из ущелья, так хотя бы из-под этой крыши... В нем столько холода, что у меня студит нутро. Уговори его уйти, а если не послушает, гони!

Когда муж заснул, она глядела в потолок огромными глазами и думала о том, что ему не хватит духу. Она знала, что ему не хватит духу вытолкать чужака взашей. Тот ему неподвластен. Как неподвластен ни страху, ни силе, ни просьбам, ни проклятьям, ни даже упрямству судьбы, сбежавшей от него еще прежде, чем он ступил на хребет и увидел их стены. Теперь она отчетливо поняла: бесприютность его была совершенной и полной, как круглость луны. У него не было ничего, к чему он мог пусть ненадолго притулиться плечом: ни дружеской спины, ни прочных стен, ни звонкой памяти, ни слабенькой надежды, ни собственной судьбы, потому что и ей было с ним не ужиться, ведь и судьбе нужно убежище, чтобы взрасти, ей нужно какое-то русло. Для него такого русла не было, потому он и пошел к Проклятой реке. «Тогда я буду уповать на его милосердие, — решила женщина и свернулась клубком на краю их грубого ложа. — Я принесу ему в жертву свой сон и глаз не сомкну до тех пор, пока он над нами не сжалится...» Мужчина спал, уткнувшись в свой согнутый локоть, и был похож на крупного неумного ребенка. В целом доме было тепло и как-то пророчески тихо, а за его пределами шныряла вдоль реки проворная синева. Небо было низким, звездным, как перед жарким летним днем, и с любопытством вглядывалось в ночь мириадами юрких зрачков, ожидая какого-то крика. Однако внизу по-прежнему царила тишина, хрупкая, пугливая, как сердце...

XV

Первым делом он вынудил их вернуть имена. Теперь без них было не обойтись. Вспомнив собственное, отдыхавшее от него без малого тридцать лет, он заставил их взамен призвать из прошлого свои. По крайней мере, два из них. Потому что отныне мужчин стало трое, а для троих уже было мало того, чего вполне хватало, покуда их было меньше на целого чужака — простых, как кивки, указаний на то, который из двух имелся в виду, когда двое других (включая женщину) говорили о нем или думали «он». Отныне «он» всегда означало больше, чем один, а потому — и меньше любого из них, взятого в отдельности, так что без имени могли теперь обходиться лишь двое: женщина да тощий черный пес, невесть откуда взявшийся в ущелье, где не было триста лет никаких имен и даже самая память о них была выскоблена ветрами, обглодана рекой и стерта онемевшим временем. В его появлении здесь ничего случайного они не увидели. Не только потому, что в присутствии чужака любая мысль о случайности казалась им нелепостью. Штука была еще в том, что с первых дней знакомства с обитателями этого странного бессобачьего мира пес проявил неуемную преданность как раз к тому, кто был похож на него, как дождь на воду, как бывает похож зов на эхо или, скажем, ступня на оставленный след. Повсюду сопровождая чужака и ни разу при том не удосужившись благодарного его внимания — трепки по холке, отрывистого свиста или вкусного щелчка ленивых добрых пальцев, — он мгновенно поджимался и свирепел, стоило кому-то другому шагнуть в его сторону, слишком приблизиться или неосторожно вознамериться пройти мимо. Не зная, как он здесь оказался, и зная, что никогда о том не узнает, тройка «старожилов» тем не менее понимала, почему это произошло: рискнув возвести стены посреди забытых смертей, они сами подготовили его появление. Так повелось, что всякому хадзару нужен страж — отгонять от ворот непрошеных гостей да не в меру назойливых духов. Впрочем, здесь это значило одно и то же (если, понятное дело, не причислять сюда же чужака, но только ведь он, по уговору, гостем не был). По уговору, чужак гостем не стал, а потому, глядя, как чахнет день ото дня та, с кем он делил в тревоге ложе, мужчина наконец решил, что дальше так нельзя.

— Пойду и скажу ему, — он словно бы ее предупреждал. — Утром я дам ему знать, что все решено.

— Которому из них? — уточнила женщина, хотя могла бы догадаться.

— Тотразу, — пояснил мужчина. — В конце концов, я старше...

Ударили холода, и строительство моста пришлось отложить. Входить в ледяную воду им было не привыкать, но вот выбираться затем на подернутый инеем берег было равносильно самоубийству. За эти месяцы у них скопилось кое-что из еды, чтобы переждать на берегу длинную зиму: погреб был на три четверти набит сухим вяленым мясом и копченой рыбою. Потеплу они даже успели засеять семенами пришельца возвышенность, откуда прежде пришлось им выполоть всю траву и очистить площадку от гальки.

Закутавшись в бурки, друзья смотрели за реку, туда, где желтыми вязанками лежали струганные доски.

— Постарайся понять, — убеждал мужчина, избегая глядеть другу в лицо, — бабьи глупости, я согласен. Только это ничего не меняет, потому что он не уйдет, а она не уймется.

— Выходит, он взял нас измором? — спросил друг и внезапно в приступе ярости швырнул камнем в воду (мгновенный глоток и за ним — ничего: ни следа. «Прожорливая тварь», — подумал он о реке).

— Он дал нам порох и семена, — напомнил мужчина. — И потом, больше он никуда не пойдет. Упорствовать тут ни к чему.

— Зачем он здесь? Чего он хочет? Ты знаешь? Я вот — нет.

— У нас нет выбора, — ответил мужчина. — Она не выдержит. Скоро посыпется снег, и тогда будет поздно. Начать мы должны сейчас.