У рыбацкого костра

- Я завтра попрошу ее поделиться опытом… Век живи - век учись, верно?

- Федя уже клюет, - буркнул преподаватель.

- Не клюет, а уже подсечен, - добавил бухгалтер.

- Не подсечен, а забагрен и вытащен, - внес свою лепту я. - Будь я молодой рыбой…

- Знаем, знаем - клюнул бы на пустой пузырек из-под горчицы…

- Верно.

- То, что собирается делать Федя, - безрассудно и унизительно для самолюбия мужчины, - сказал Вася Кошелев. - Девушки не уважают слабых характеров… Нет, я сначала поймаю лещей, и тогда мы вместе с Сашей посмеемся над тобой!…

Мы видели, что Саша не на шутку и по-хорошему растревожила чувства наших хлопцев. Что делать? Молодость есть молодость! И если порой бывает любовь с первого взгляда, то еще чаще первые встречи родят глубокое и искреннее волнение, от которого до любви всего один шаг… Утром Федя и Вася исчезли одновременно - с той разницей, что Федя решительно направился в сторону соседнего лагеря и на лице у него было написано радостное и покорное смущение, а Вася двинулся прямо к омуту, и весь вид его свидетельствовал о непреклонности и решимости подлинно мужского характера.

Финал этой истории разыгрался вечером через два дня при красноватых отблесках щедрого семейного костра. Ребятишки, допивая чай, клевали носами, папы и мамы уточняли график дальнейшего движения вниз по реке. Нам предстояла разлука, и, хотя мы познакомились с этими двумя энергичными и самозабвенно любящими природу семействами случайно, хотя нам с завтрашнего дня вновь были гарантированы тишина и покой, мы испытывали чувство грусти… Поначалу из молодежи никого не было, и мы вели неторопливую беседу много поживших и повидавших людей. Первым у костра появился Вася Кошелев - в своей зеленой рубашке и зеленой кепке он выглядел каким-то речным витязем, только что возникшим из быстролетной волны. Минут через пять подошла Саша, а на фоне подсвеченных костром дубовых кустов прорисовывалась клетчатая рубашка Феди Ершова. Вася Кошелев поднял на всеобщее обозрение Сашин кукан, на котором топорщились жабры нескольких мелких окуньков. Созерцание их, очевидно, доставило ему живейшее удовольствие, и во всем его облике проступало нечто от полководца, выигравшего трудное, но решительное сражение.

- Лещей нет! - усмехнулся Вася.

Саша вспыхнула румянцем и опустила глаза.

- Лещей нет, - объяснила она, - лещи ушли.

- Им некуда уходить, - безжалостно отпарировал Вася и достал из сумки двух лещей. - Вот они, в одном два килограмма сто пятьдесят граммов, во втором - один восемьсот…

Это было высшее торжество педантизма. Мне казалось, что Вася сейчас вдобавок ко всему сообщит рост лещей с точностью до одной сотой миллиметра, но он воздержался. Папы и мамы с уважением смотрели на победителя. Бухгалтер и преподаватель поинтересовались, на какую насадку удалось Васе вытащить этих красавцев.

- На вареную картошку, - снисходительно пояснил Вася. - Я вам говорил, что добьюсь своего - и добился…

Я промолчал, хотя мог бы прибавить кое-что существенное. Мне вспомнился маленький эпизод, невольным свидетелем которого я стал сегодня после обеда… На берегу, среди трав и цветов, прижавшись плечом к плечу, сидели Саша и Федя Ершов. Белое кучевое облако лежало в омуте у самых их ног, а рядом с ними, словно понимая, что пугаться нечего, на стеблях конского щавеля качались и заливались щебетом пичуги. Прибитые течением к берегу, обсыхали два поплавка на спутанных лесках. О чем говорили рыбаки, я не знаю, - вероятно, это был один из тех разговоров, которые не всегда удается передать даже стихами. Был момент, когда Федя достал из-за голенища сапога нож и, пользуясь им, как автоматической ручкой, выгравировал на своем удилище номер Сашиного телефона. После этого он снова положил удилище на траву, даже не поинтересовавшись поплавками… И когда я вспомнил все это, великолепные золотобокие лещи Васи Кошелева на моих глазах потускнели и превратились в труху…

Никогда в жизни я не видел более бесполезной победы, чем та, которую одержал в этот день Вася Кошелев! И никогда я не видел более счастливого рыболова-неудачника, чем Федя Ершов, который в последующие два дня приходил к костру с пустым куканом, но с поющей душой…

‹№ 13, 1959)

На столе у меня, во рту пластмассовой рыбы, лежит бронзовая грушевидная безделушка с продольными разрезами, словно у не- раскрывшегося бутона. Приятели мои считают ее дешевеньким и безвкусным украшением и не проявляют к ней особого интереса, чему я рад: безделушка при слишком вольном обращении может чувствительно цапнуть за пальцы. Для меня же она имеет особое значение и напоминает об одной титанической борьбе, которая в три дня развернулась и закончилась неожиданными последствиями на берегу красивой речки, где мы небольшой компанией проводили свой отпуск. Однако прежде чем приступить у рассказу о событиях, необходимы некоторые пояснения.

Существует давнее соперничество между московскими и ленинградскими рыболовами.

Ленинградцы отличаются от москвичей и характером и снаряжением. Ленинградцы ловят по преимуществу с лодок, потому что у них большие водоемы, удочки и спиннинги у них самых последних конструкций, крючки кованые и отточенные по высшему классу, блесны у каждого пятого своей собственной конструкции и такие хитроумные, что их можно демонстрировать на технических выставках среди самой тонкой электронной аппаратуры. Небылицы они, правда, рассказывают так же, как и все другие рыбаки на свете, но делают это с таким достоинством и таким тоном, что повествования их выглядят не менее достоверными, чем справки из энциклопедических словарей. Встречаясь с москвичами у прилавков рыболовецких магазинов, они подавляют уже своей манерой обращения к продавцу:

- Нет, мне нужна леска чуть потолще этой. В прошлом году, когда у меня взялся лосось на двадцать три килограмма…

Лосось! Двадцать три килограмма! Конечно, как человек бывалый и умудренный, москвич не дает себя провести и сразу, не моргнув глазом, убавляет вес рыбы вдвое, но и при этом непременном условии добыча выглядит внушительно, а главное - это же не щука, не окунь, а царственный красавец быстрых рек. О если бы лососи водились в подмосковных морях, реконструированных реках и в каналах - мы бы показали этим самым ленинградцам! Но чего нет, того нет. И москвичи ловят рыбу по-своему, с берега, раскидывая веера удочек или остроумно, с цирковой ловкостью маневрируя спиннингом среди кустов и деревьев, которыми природа пышно обсадила берега наших рек. Удилища, поплавки, спиннинги, блесны у москвичей самые обыкновенные, крючки разнокалиберные, но стандартные. Правда, иногда самые фанатичные из них заглядывают на Птичий рынок, где по соседству со щеглами, снегирями и голубями в клетках торгуют из-под полы рыболовецким товаром любители, которые, кажется, больше всего ценят чисто художественную, а не практическую ценность своих изделий. Я сам однажды купил там две блесны, которые своим свечением и хитроумными обводами поражали всякого, кто их видел, но на которые нигде, никогда, даже в пору самого отчаянного клева и жора, ничего не ловилось… Наконец, чтобы довершить портрет среднего московского рыболова, следует признать, что он так же изрядно и добродушно привирает, но делает это с таким вдохновением, упоением и подъемом, что с первых же слов даже люди в таких делах неискушенные начинают относиться к его рассказам подозрительно, но зато он немедленно начинает верить себе сам. После первого же дебюта с очередной небылицей он принимается совершенно искренне сокрушаться об огромной рыбине, которая сорвалась, обломала крючок или порвала поводок и которой на самом деле не было…