'Иван

Однажды, читая газеты, он поднял лицо и, не спеша, без интонации, сказал: - Все время так: Короленко и Чехов, Потапенко и Чехов, Горький и Чехов.

Теперь он выделился. Но, думается, и до сих пор не понят, как следует: слишком своеобразный, сложный был человек.

- На одного умного полагается 1000 глупых, на одно умное слово приходится 1000 глупых, и эта тысяча заглушает. (Из записной книжки Чехова).

Его заглушали долго. До «Мужиков», далеко не лучшей его вещи, большая публика охотно читала его; но для нее он был только занятный рассказчик, автор «Винта», «Жалобной книги»… Люди «идейные» интересовались им, в общем, мало: признавали его талантливость, но серьезно на него не смотрели, помню, как некоторые из них искренно хохотали надо мной, юнцом, когда я осмеливался сравнивать его с Гаршиным, Короленко, а были и такие, которые говорили, что и читать-то никогда не станут человека, начавшего писать под именем Чехонте: «Нельзя представить себе, говорили они, чтобы Толстой или Тур

генев решились заменить свое имя такой пошлой кличкой» Настоящая слава пришла к нему только с постановкой его пьес в Художественном театре. И, должно быть, это было для него не менее обидно, чем то, что только после «Мужиков» заговорили о нем: ведь и пьесы его далеко не лучшее из написанного им, а кроме того, это ведь значило, что внимание к нему привлек театр, то, что тысячу раз повторялось его имя на афишах, что запомнились: «22 несчастья», «глубокоуважаемый шкап», «человека забыли»…

Долго 'иначе не называли его, как «хмурым» писателем, «певцом сумеречных настроений», «больным талантом», человеком, смотрящим на все безнадежно и равнодушно..

Теперь гнут палку в другую сторону. «Чеховская нежность, грусть, теплота», «чеховская любовь к человеку»… Воображаю, что чувствовал бы он сам, читая про свою «нежность»! Еще более были бы противны ему «теплота», «грусть».

Говоря о нем, даже талантливые люди берут неверный тон. Например, Елпатьевский: «встречал Чехова людей добрых и мягких, нетребовательных и неповелительных, и его влекло к таким людям… Его всегда влекли к себе тихие долины с их мглой, туманными мечтами и тихими слезами…»

Что за вздор! Чехова влекли сильные и умные люди, возьмем хотя бы Суворина, ни с кем он не был так откровенен, как с ним, очень любил его общество, никому он так много и откровенно не писал!

Короленко характеризует его талант такими жалкими словами, как «простота» и «задушевность», приписывает ему «печаль о призраках».

» t

1948 году я публично читал в Париже мои литературные воспоминания и, оговорившись, что считаю Чехова одним из самых замечательных русских писателей, позволил себе сказать, что не люблю его пьес, что они, по-моему, все очень плохи и что ему не следовало бы писать пьесы из дворянского быта, о о которого он не знал. Это вызвало во многих негодование против меня, обиды. Е. Д. Кускова написала по поводу этих воспоминаний два больших, фельетона в «Новом русском слове». «В Женеве, - писала она, - и старики, и молодые обиделись на Бунина за Чехова,.за Бальмонта, за Горького… Этих писателей любят и сейчас, Чеховым зачитываются, хотя, казалось бы, эта старая, унылая Русь с ее нытиками ушла в прошлое…» Вот это было уясе подлинное оскорбление Чехова - низводить его до бытописателя «ста-рой, унылой Руси». Вот на Е. Д. Кускову следовало бы оскорбиться весьма основательно, а женевским «старикам» не мешало бы помнить, что Горький называл их, русских интеллигентов, со свойственной ему гадкой грубостью, «чуланом с тухлой провизией». Следовало бы обидеться и на знамецитую артистку Ермолову. Среди ее опубликованных писем есть между прочим такое письмо к ее другу, ялтинскому док-трру Середину: «Вы спрашиваете, отчего мне не нра-нится повесть Чехову «В овраге»? Но потому, что че-ховщина есть для меня символ беспросветной тьмы, всевозможных болезней и печали». Зато Горького считала «милой, светлой личностью» и просила Середина: «Вы с Горьким близки, не давайте ему сбиватьм _ _ _ ** i ся с этой светлой нотки, которая так сильно звучит в его произведениях…» Читаешь и глазам своим не веришь! «В овраге» - одно из самых прекрасных во о _ _ _ о всех отношениях создании русской литературы, но

для Ермоловой это «чеховщина - символ беспросветной тьмы», зато Горький - «милая светлая личность», у него, написавшего великое множество нарочито грязных, злобных, мрачных вещей, «сильно» звучала, оказывается, «светлая нотка»!

Одна из самых лучших, статей о нем принадлежит Шестову, который называет его беспощадным талантом. («Творчество из ничего», Петербург, 1908). Вот выдержки из нее:

«Молодой Чехов весел, беззаботен и, пожалуй, даже похож на порхающую птичку… но с 1888-1889 годов, когда ему было 28-29 лет, появились две вещи: «Скучная история» и «Иванов».

…«Мы никогда не узнаем, что произошло c· Чеховым за то время, которое протекло между окончанием «Степи» (1888 г.) и появлением первой драмы «Иванов» и «Скучной истории».

…«Иванов сравнивает себя с надорвавшимся рабочим».

Шестов думает, что Чехов тоже надорвался и «не от тяжелой большой работы, не великий, непосиль о t _ _ _

о ныи подвиг сломил его, а так пустой незначительный случай сломил его… и нет прежнего Чехова, веселого о _ о и радостного, а есть угрюмый, хмурый человек».

Далее Шестов пишет:…«у разбитого человека обыкновенно отнимается все, кроме способности со-, знавать и чувствовать свое положение. Если угодно, мыслительные способности утончаются, обостряются, вырастают до колоссальных размеров…»

«Чехов был певцам безнадежности. Упорно, уныло, однообразно в течение всей почти 25-летней литературной деятельности только одно и делал: теми или иными способами убивал человеческие надежды. этом, на мой взгляд, сущность его Творчества».

…«то, что делал Чехов, на обыкновенном языке о о называется преступлением и подлежит суровейшей

каре. Но, как казнить талантливого человека? Даже

Михайловского… не поднялась рука на Чехова. Он предостерегал читателя, указывая на «недобрые огоньки», но дальше он не шел: огромный талант Чехова подкупил риторически строгого критика».

…«Молодое поколение ценило в Чехове талант, огромный талант, и ясно было, что оно от него не отречется… и Чехов стал одним из любимейших русских писателей».

Как же могло ценить молодое поколение такого «убивателя»? - спрошу я.