Михаил Серегин - Годен к строевой!

На третьей минуте мотнуло меня, аж передернуло. Заулыбались напротив. А ведь вторым темпом мне еще литр хлестать. Собрался, вспомнил Родину и влил в себя. Вокруг галдят, смеются, аплодисменты со всех сторон. Братцы свои кружки выпили, наверное, я тогда уже плохо соображал и ничего не видел перед собой. Столько яду махом ужрать. Только слышу - бух, бух. Проблевавшийся Гюнтер на мне от счастья виснет. Фотоаппарат защелкал. Кто-то снимал все это, хорошо, что снимки нигде не всплыли. Я поднялся кое-как и равновесия не удержал, со всего размаха своей пьяной мордой в эту огромную и, как ни странно, высокую грудь хлоп. Не знаю, была ли довольна мэдхен, но я-то точно, даже находясь в пьяном дурмане, запомнил на всю жизнь. Вот так я за вечер заработал четыреста марок. А хозяин бара на память подарил мне еще бочонок пива.

Фрол, раскуривший к тому времени сигарету, сплюнул сквозь зубы на ботинок генералу.

- Извини, - взяв полотенце, он нагнулся и хотел вытереть плевок.

- Перестань, - генерал остановил рядового.

Фрол выпрямился.

- Все фигня, мужики, - Фрол подбоченился, выпятил из сутулой спины грудь, расправил все свои сто шестьдесят сантиметров и взял слово.

Комбат с инспектором поворотили пьяные моськи и с любопытством взглянули на молодого. Никто не перебивал.

- В общем, сижу я как-то вечером в самом лучшем ресторане в Чебоксарах. Заведение «Чапай» называется. Прикольно - шашки, знамена, винтовки, «наганы» на стенах. Официантки все в красных облегашках. На эстрадке стриптизерша у шеста крутится. Шарфик на шее тоже красный развевается, и золотые туфли вперемешку с продетыми в соски колечками мелькают туда-сюда.

Столик я заранее заказал, поближе к сцене. Сижу, гляжу, глаз не отвожу. Подходят тоже трое. Здоровые. Цепи одна толще другой. Прически отсутствуют, выше бровей сразу затылок начинается. Говорят, вали, пацан, отсюда. А я им сто баксов протягиваю и так с понтом дела заявляю, чтоб сыны держали ноги в сторону.

Козлы заерепенились, взяли меня за пиджак и подняли. Девчонка махать ногами на сцене перестала. Приличное заведение ведь. Здесь беспорядка быть не может по определению. А тут такое, мягко сказать, недоразумение в первом ряду происходит. Администратор к нам направился.

Держат двое гоблинов меня на весу, а третий фиксой золотой сверкает и шмонать меня начал. Я ножками болтаю. Ничего не делаю. Выгреб из меня четыре штуки «зелени» и прямо при народе себе по карманам распихивает.

Администратор подошел, - Фрол снова плюнул генералу на ботинок, теперь на другой, - стал ныть про то, что господам лучше решать свои вопросы вне стен заведения.

Они думали, трясут лоха. Я им так врезаю прямо в рыла: «Вы взяли деньги Парного». Как у них мошонки щелкнули!.. Мне не только четыре штуки баксов вернули, но еще и стриптизершу на ночь сняли за свои в качестве извинения. Нужных людей знать надо.

- Упился, - сочувствовал генерал. - Чушь несет. Приснилось тебе все это, парень. Не было ни денег, ни ресторана, ни Парного.

- Ага, - комбат разлил по очередной. - Тебе, пацан, хватит.

- Да если б не Парной, я бы сейчас жил себе припеваючи и не трахался бы в этой клоаке вместе с вами.

- Припеваючи, но без четырех тысяч долларов. Чего-то не сходится.

Комбат насупился.

- Вместе с нами, говоришь?

- Вы правы, Петр Валерьевич, пусть походит пока рядовым.

Фрол попытался очнуться, но не смог. Кажется, ему хотели дать сержанта. Правда ли? Как он вообще оказался в компании генерала и комбата?

Глаза его закатились, колени подогнулись, и он с тихим стоном медленно сполз по нештукатуренной стене на пол.

Генерал сплюнул.

- Вы действительно хреново кормите солдат, полковник. Он даже пить не может.

- Хлипкий попался.

- Не надо. Хлипкий… Я видел, какое он бревно волок.

Комбат почувствовал в интонации генерала злость. Похоже, перебрал, черт. Он вспомнить не мог, как получилось, что они оказались уже в третьем боксе, где стояла техника первой роты и машина дезактивации с двигателем от «МиГ-15».

Стойлохряков не стал спорить. А мог бы. Или солдат крепкий, а тогда он и пьет, и бревно тащит, или он не тащит и не пьет.

Подполковник наклонился и легко поднял на руки Валетова.

- Вот и проверим, на ходу ли у вас техника. Давайте, ложите его на заднее сиденье вон того «уазика».

Комбат хоть и был пьян, но машину узнал. С нее Евздрихин снимал двигатель. Шансов сдвинуться с места на ней немного. Хоть бы завелся. Все прапорюге прощу.

На удивление, двигатель ожил легко. Генерал даже нижнюю губу выпятил.

- А ну-ка, комбат, пусти меня за руль.

Веретенко уперся взглядом в дорогу, навалившись грудью на баранку. Красные глаза его видели впереди себя метров на десять, дальше туман. Машину бросало из стороны в сторону по недавно уложенным бетонным плитам. Им и надо-то доехать до будки, где Стержнев, Белобородов, тот же Мудрецкий.

Комбат чувствовал себя расплывающимся на сковородке салом. Сотни ниточек, связывающих человека в одно целое, плавились, окружающая действительность не воспринималась, грани растекались. Сознание попыталось вырваться из черепной коробки, дернулось, но вернулось на место.

Даже пьяный подполковник не одернул генерала, а тот продолжал сражаться с прямой трассой. Все закончилось в десяти метрах от караулки. «УАЗ» под руководством генерала попытался выказать свое неуважение боевой разведывательно-дозорной машине.

Комбат башкой прошиб стекло и вывалился на капот. Веретенко воткнулся в руль и затих, двигатель захрюкал, раздался скрежет, и только теперь колеса остановились.

К машине бросились все, кто наблюдал возвращение высокого начальства.

Генерал открыл заплывшие узкие глаза еще до того, как его вынули из «уазика». Он отбросил руку зампотеха Стержнева и самостоятельно выбрался, обошел машину и стал с невозмутимым видом наблюдать, как вытаскивают комбата с кровившей физиономией.

- Пить не умеет, - Веретенко глубоко вздохнул, проверяя, целы ли ребра. - Приведите его в чувство, и едем в баню. Потом ужинать, в столовую.

Мудрецкий мельком оценил повреждения. Теперь на этой машине никто никогда никуда не поедет. Ее спишут, и история с двигателем будет забыта. И стоило ли ему так стараться. Так все подстраивать.

Задняя дверца «уазика» открылась. На полу машины на четвереньках стоял Фрол.

- Вы, шакалы! - крикнул он заплетающимся языком. Офицеры, несущие к кунгу подполковника, повернулись и замерли.

И тут Валетов блеванул. Закончив только после седьмого «э-э-э», он сплюнул, утер белым полотенцем рот и продолжил:

- Пидорасы сраные! Мудилы!

Все вытаращились на генерала. А он никак не реагировал и продолжал наблюдать за рядовым. Мудрецкий отпустил ногу подполковника, ему досталась левая, и побежал к Валетову.