Виктор Улин - Хрустальная сосна

Да, похоже, особо и не пытался. Потому что за год, прошедший с моего пребывания тут, несчастный гранулятор не приобрел признаков жизни, зато существенно облегчился от ненужных деталей. С него исчезли все электродвигатели, которые под силу отвинтить и снять без подъемных приспособлений. И даже громадный полутонный мотор дробилки был поднят с толстых - в руку толщиной! - анкерных ботов и сдвинут на метр в сторону. Вероятно, его не утащили лишь потому, что не нашли применения в личном хозяйстве. Сорванные приводные цепи ржавели по всей округе, сквозь них дружно прорастали лопухи. Фундамент искрошился, кое-где просел, а кое-где вспучился, и из него невинно, словно так положено, торчали веселые ромашки. А на верху самого большого циклона, поднявшегося в небо метров на десять, свила себе гнездо какая-то птица.

Огромный агрегат медленно разваливался на части, напоминая скелет какого-нибудь мамонта. Но когда я спросил дядю Федю, почему его не демонтируют, на хрен, чтоб на загораживал дорогу - тот хитро усмехнулся и ответил, что машина свое дело служит. В том смысле, что при приезде всяческих комиссий председатель колхоза издали показывал, что у него, как и положено, работают в паре два сложных агрегата. Тем более, даже один АВМ производил столько грохоту и дыма, что с некоторого расстояния было уже не понять, сколько агрегатов функционирует в самом деле. И проверяющие верили и ставили плюсы в нужных графах.

Нам же из-за этого умирающего монстра приходилось по много раз за смену нагружать и разгружать Степанову телегу. В первый день работы дядя Федя суетился вокруг нас, наблюдая и поминутно дергая ненужными указаниями. Потом понял, что, как это ни странно, но мы - никчемные с точки зрения деревенского жителя городские инженеры - оказались знатоками агрегата, и успокоился. Тем более, что обслуживание АВМ не отличалось особой хитростью. Требовалось лишь загрузить бункер свежей травой, потом поднять его с помощью гидропривода - что я умел делать не хуже дяди Феди - и можно было в полном смысле слова загорать, пока вся порция не пройдет через сушилку и дробилку. Правда, требовали постоянного внимания горловины раздатчика, откуда сыпалась трава, но с этим вполне справлялся один человек.

Поэтому мы сразу начали работать по вахтам: в течение часа один стоял у горловин, а остальные загружали бункер. Не расслабляясь, конечно. без предела: стоило лишь зазеваться, как очередной приехавший шофер, которому все было до лампочки, мог за одну секунду свалить новую траву метрах в десяти от бункера. И эту кучу потом приходилось перекидывать вилами часа два. Однако уговорами и руганью можно было заставить любого водителя въехать на бетонное возвышение перед агрегатом и выгрузить свой груз прямо в бункер. После чего оставалось лишь подчистить просыпавшееся, поднять бункер и в самом деле отдыхать.

Загорать или лечь спать в старом автобусе без колес, что стоял за агрегатом и служил бытовкой и складом запчастей. А можно было даже сходить к недалекой столовой и выпить холодной ключевой воды из огромной бочки, что наполнялась насосом из пробуренной тут же скважины, а потом набрать трехлитровую банку, чтоб моги попить другие.

В первый же вечер Саша-К объявил, что работать нам предстоит по открытому наряду. То есть денег мы не получим, а нас лишь будут кормить обедом на полевом стане да выдавать продукты для ужина и завтрака, ну и еще молоко на ферме. Кто-то зароптал, но меня такой расклад не удивил и не огорчил, а даже обрадовал. В колхозе мне заплатили всего однажды. Семь рублей пятьдесят копеек за две недели труда. И за эти деньги - если их можно назвать таковыми - нам не давали жизни. Продуктов выделяли только чтоб мы не умерли с голоду - напоминая об оплате. Гоняли, как негров на плантации - напоминая об оплате. И так далее. Здесь же, судя по всему, нас не собирались попрекать копейками. Да еще по возвращении, если повезет, имелась надежда выпросить у начальства отгулов восемь. В нашей жесткой системе с турникетом и двумя злыми вахтершами, прозванными "сестрами Геббельс", это кое-что значило.

А если бы за работу заплатили хоть полтинник, об отгулах не стоило бы мечтать: об этом рассказывал Мироненко, который, как и я, в молодости имел богатый опыт сельхозработ. Однако норму выработки за смену с нас требовали. Она была, конечно, не такой уж большой но работать приходилось не для вида. Агрегат наш именовался "АВМ-0.65", что означало, что за смену при средних условиях из средней свежескошенной травы он мог давать в среднем шесть с половиной центнеров травяной муки. В пересчете на мешки это выходило сто семьдесят пять штук. И только тот, кто хоть однажды вкалывал на таком агрегате, способен оценить, много это или мало.

В первый день с непривычки работать было тяжело. К тому же нас тормозил Аркадий. Стоя на вахте у горловины, он двигался с такой ленивой медлительностью, что едва не половина муки рассеивалась в воздухе, пока он, недовольно кряхтя, отваливал полный мешок к куче готовых, а потом так же неторопливо подставлял следующий. За час его работы из дозатора на землю просыпалась огромная зеленая гора муки, которую раздул ветер. И все-таки за первую смену мы насыпали сто тридцать девять мешков - до нормы не хватило немного. Вечерняя смена, как мы узнали ночью, тоже не дотянула - они дали сто пятьдесят с чем-то.

На второй день после Аркашкиной вахты у раздатчика опять зеленела гора муки. Подошедший на смену бригадир Володя бросил к его ногам несколько пустых мешков и молча указал на прислоненную к стойке лопату. Аркадий пытался витиевато возразить- Володя оборвал его короткой и емкой фразой.

- Ладно, - вздохнул Аркашка. - Ссыплю… вот только схожу к бочке, немного умоюсь.

- *Сейчас* ссыплешь, - тихо бросил Володя. Аркадий опять хотел возразить, но бригадир смотрел на него молча и непреклонно. И, вздохнув, он принялся убирать. Стояние у горловин было вообще каторжной работой. А пересыпать муку лопатой с земли в мешок - на характеристику этого процесса у меня не доставало словарного запаса. Колючая травяная пыль стояла столбом, а Аркашка, голый до пояса, обливался потом. Через пару минут он стал зеленым, как ящерица, от облепившей муки, но покорно продолжал сгребать траву под мрачным взглядом Володи. Мы со Славкой сидели в тени автобуса на отломанном сиденье, и, как в бане, хлестали себя ветками полыни, отгоняя яростных слепней. Я видел, как мучается Аркадий со своей кучей травы, и мне вдруг стало его жаль.

- Может, поможем? - я вопросительно взглянул на Славку. - Хоть мешок ему подержим, что ли?

- Пошел он…- неожиданно огрызнулся мой добродушный друг Славка. - Сам навалил, сам пусть и разгребает.

И мы, как ни в чем ни бывало, продолжали париться полынью. Наконец Аркадий догреб свою траву и, с трудом разогнув спину, направился к нам. Но в этот момент Николай опустил бункер и непристойными жестами - поскольку никакой крик не долетел бы до нас сквозь грохот агрегата - велел идти загружать новую порцию свежей травы. Сломленный Аркашка покорно взял вилы и пошел с нами… Зато у раздатчика он больше не сачковал. Держал пустые мешки наготове возле себя. И уже до обеда мы выдали девяносто восемь штук. Всего же на второй день мы насыпали сто восемьдесят семь, перекрыв норму. Вторая смена тоже не прохлаждалась, однако нас они не догнали, дав сто семьдесят девять. За ужином Саша-К объявил, что уж завтра они нас точно обгонят.