Ильясов Явдат - ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ

- И ты читаешь эту дрянь?

- Читаю. Но это не дрянь. Одна из самых умных книг на свете.

- Как смеешь ты, собачий сын, хвалить сочинение проклятого язычника? В костер твою безбожную книгу! Надо читать коран.

- Я и коран читаю,- нашелся Омар.- Я, да будет тебе известно, знаю его наизусть!

- Весь коран? - изумился туркмен.- Врешь!

- Я никогда не вру.

- Тогда прочитай какой-нибудь стих.

Омар закрыл глаза, припоминая,- и нараспев произнес звучный арабский стих. Но голос его срывался на каждом слове, и стих прозвучал неверно. За такое дурное чтение наставник в школе избил бы тростью. Однако грабитель не разбирался в тонкостях арабской словесности. Он вообще не знал арабского языка.

- И что это значит по-нашему?

- "Не засматривайся очами твоими на те блага, какими аллах наделяет иные семейства". Сура двадцатая, стих сто тридцать первый.

- Э-э...- У туркмена лоб вспотел. Ощутив в ногах внезапную слабость, он присел на корточки, пораженный не столько смыслом стиха, оглашенного бледным мальчиком, сколько самим мальчиком, его смелостью, памятью и сообразительностью.

Свет учености, исходящий от юного перса, слабым отблеском отразился в темных глазах степняка. И, видимо, крохотный лучик невыносимого этого света проник ему в мозг и произвел там смятение. Что-то произошло в его душе, что-то в ней чуть приоткрылось. Он умел драться. Он знал, как лучше отбить удар меча. Он не знал, как отбить словесный удар.

Его охватила непонятная тревога.

- Что со мною? Захворал, что ли, не дай господь.- Помолчав, он сказал потерянно:- И всю эту кучу книг ты одолел?

- Нет. Те дома остались. Эти только начинаю читать.

- А трудно? - спросил туркмен с нелепой, казалось бы, в нем ясной детской доверчивостью.

- Что?

- Ну... читать научиться?

- Совсем не трудно.

- Хм... Как тебя зовут?

- Омар.

- А меня - Ораз. Может, ты станешь когда-нибудь известным человеком, а?

- Если на то будет воля аллаха,- угодливо заметил Ибрахим, цепляясь за малейшую надежду спастись. Каждая жилка в нем натужно звенела, точно струна, готовая лопнуть.

- Аллах, аллах,- задумчиво вздохнул туркмен.- Как там сказано, говоришь: "Не засматривайся"? - Он мутно взглянул на мешки, узлы и горшки, уложенные на полянке - и вдруг загремел, пересиливая что-то в себе и не умея пересилить:- Носит вас по дорогам в такую пору1 Сидели бы дома, сто динаров и три фельса! Надо бы, друг мой Омар, твою мать - ко мне в шатер, тебя самого, и отца твоего, и ваших трусливых слуг - на базар, и лошадь у вас отобрать, и... И ступайте-ка отсюда, пока я добрый! Если б я не захворал... Забирайте книги свои и припасы. Но мешок зерна мы у вас возьмем. Эй! - гаркнул он на дружков.- Грузите все обратно. Мешок зерна оставьте.- Он посмотрел в Омаровы чистые очи, невесело подмигнул ему.- Станешь большим человеком, не забудь обо мне. Запомни: Ораз из племени кынык, одного рода с царем Тогрулбеком. Будь здоров! А вас, храбрецы,- напутствовал он работников Ибрахима,- надо бы высечь на прощание. Ну, да ладно. Зачем ты кормишь таких ненадежных защитников? - обратился он к мастеру.

- Что с них взять, господин? Ремесленный люд. Мирный народ.

- Мирный народ...- Туркмен покосился на его бедро.- Саблю отстегни, подай ее сюда! Она тебе ни к чему.

***

Староста Баге-Санга ахал изумленно:

- Угораздило вас, господин, забраться в этакую глушь! Неужто иного места для отдыха не нашлось? Простите,- мы рады, конечно, новому человеку. Но очень уж скудно, убого у нас. Семнадцать хижин, горстка людей. Скучно.

- В наш тяжкий век,- вздохнул Ибрахим,- нужно иметь про запас надежное убежище. Ведь у вас тут спокойно?

- Как будто,- ответил старик неуверенно. И отвел глаза.

Взрослые - нудный народ. Жить не могут без никчемных дел. Проверить купчую. Попить шербету. Поболтать о новостях... Пока они занимались этим, Омар побежал осмотреть летнее жилье.

Правду отец говорил: безграничен аллах в своих милостях. О рае Омар, конечно, наслышан, но рай небесный - где-то еще впереди, далеко, и попадет ли туда Омар, неизвестно - грехов у него уже немало; что касается рая земного, то, наверное, здесь он и есть.

- Эх, родной! - Маленький, тощий, чуть выше Омара, весь черный живой старичок, сидевший у ограды и взявшийся его проводить, сказал с надрывом, тягуче, скрипуче, но проникновенно:- Не зря селение наше БагеСанг - Каменный сад. Камней тут, видишь, больше, чем деревьев. Землю под ячмень носим в корзинах из дальней долины. Найдем меж утесов прогалину, засыплем, засеем. Сам суди, какой мы получаем урожай. Бывший хозяин вашей усадьбы отчего сбежал в Нишапур? Видишь, я горбатый. Ноги кривые, руки сухие, а ладони - точно лопаты. Нелегко тут жить. Ох, нелегко!

- Зато воздух...

- Может быть. Я иного воздуха не знаю. Правда, в детстве,- лет шестьдесят или больше назад, выезжал с отцом в Астрабад, наглотался пыли,- до сих пор, веришь, нет, чахну от нее. Я, дорогой, помню даже бухарскую власть,- соврал он неизвестно зачем.- При них, саманидах, вроде было полегче. Они редко нас навещали. Верно, тоже грабили. Но они хоть говорили по-нашему.- Похоже, в памяти его давно все перепуталось - и то, что видел он сам, и то, что когда-то узнал от старших.- А как пошли свирепствовать дикий тюрк, султан Махмуд Газнийский и сын его, султан Масуд Газнийский, черт их съел, и сельджукиды-туркмены - хоть в этом пруду утопись! - Он кивнул на небольшой, но, видно, очень глубокий, воронкой, водоем на дне котловины.- Для них все равно, что зима, что лето, что осень. Нагрянут: давай поземельный налог, подушный налог! А где его взять, скажем, весною? На сухих абрикосах живем, хлеб черствый ячменный - и тот бережем, раз в неделю, в пятницу, едим. "И не стало в нашей стране,- как говорится в старой легенде,- псов лающих, огней пылающих".

Омар, и без того бледный, совсем побелел. Занесло их! Но какое дело ему до чьих-то бед? Вот ручей, бегущий с гор через двор, и лужайка с сочным клевером, и белая коза на привязи. Клевер еще не цветет, но над ним уже вьются пчелы.

- Пасеку бы здесь наладить! Тут тебе корм и для божьих пчел, и для лошади вашей, и для бедной козы моей. Эх, один я на свете! Эта коза... она мне и мать, и сестра, и дочь. Но коза - она что? Коза. Дура. Скажи отцу, пусть купит у наших людей трех-четырех ягнят,- за четверть цены отдадут. Вскормлю для вас, зимою забью, отвезу в Нишапур. Будешь есть баранину, растолстеешь, не будешь такой хилый.

- Не люблю. Терпеть не могу, когда кости грызут, салом губы и щеки мажут.

- Ну? А что же ты любишь, родной?

- Молоко.

- Кхм! Оно, конечно, полезно. И я когда-то любил его пить. Но теперь у меня от молока бурчит в животе...

***

Вечер.

- Так ты не прогонишь меня, хозяин? - говорит хмельной старичок, наевшись рисовой каши с мясом и морковью.- Имя мое - Мохамед, что значит Прославленный. В честь пророка, да будет над ним благословение божье! Всяк тут знает беднягу Мохамеда. Я владельцу прежнему служил за еду и ночлег. Видишь, вон, сарайчик под скалою? В нем обитаю. Один я на белом свете. Был когда-то женат, и дети были, но угнал их проклятый Махмуд Газнийский. И дом разломали головорезы. За то, что я, строптивый, шумел. Нетрудно, конечно, другую жену найти и домик заново отстроить, но занемог, как детей забрали, махнул на все рукой, стал выпивать. Ибрахим, подумав: