Михаил Ахманов - Конан И Небесная Секира

– Это размолотый кончик носорожьего рога, золотой сосуд щедрот, - произнес повар, опасливо косясь на Конана. - Чтобы твой благословенный чжао-лань был тверд и упруг, как ствол молодого бамбука.

– Не беспокойся о моем чжао-лане! - рявкнул киммериец, с тоской припоминая обильные трапезы на "Нефритовом Дельфине" в приятной компании купца Райзата. - Лучше скажи, что жрешь ты сам! И что ест команда!

– Конечно, не такие изысканные блюда, о дракон драконов, - с достоинством ответил повар. - Для команды готовится рис и рыба с соевой подливкой.

– Вот и подай мне того же самого, - приказал Конан, пиная тарелку с чудодейственным носорожьим зельеи.

На рыбно-рисовой диете он выдержал пять или шесть дней, но потом ему захотелось мяса. К счастью, инспектируя корабельные трюмы, он заметил нескольких серых зверьков, метнувшихся за бочки с питьевой водой, и возликовал. В трюмы были посланы стрелки, и теперь Конан извлекал из крысиного поголовья двойную выгоду: во-первых, люди его тренировались в стрельбе в цель, а во-вторых на столе у него трижды в день появлялось свежее мясо. Его вкусы совсем не удивляли команду - ведь Хо-На-Ла был драконом драконов, а дракон, вполне естественно, не может насытиться червяками, морской капустой и ласточкиными гнездами.

С точки зрения же Конана кхитайцы были странными людьми. И дело заключалось не только в том, что они присваивали ему пышные и малопонятные титулы и всякий раз, кланяясь и приседая, желали десять тысяч лет жизни; не в том, что ели они не ложками, а заостренными палочками, годившимися, по мнению Конана, лишь для прочистки ушей; не в том, что пища их была скудна и на удивление однообразна; не в том, что носили они доспехи из бамбуковых пластин вместо добрых железных кольчуг; не в том, что прочее их облачение составляли широкие и короткие синие штаны, похожие на рыбий хвост. Более всего Конана поражала их покорность, и то, что ни один из них не собирался мстить ему за гибель Предводителя Хо и семи десятков сотоварищей. С такими обычаями киммериец раньше не встречался - ни среди пиратов, ни среди наемников или людей иного ранга. Кхитайцы, в отличие от всех прочих народов, казались ему приверженными порядку и древним нерушимым традициям, а традиции эти утверждали, что сильный всегда прав, а сильнейший - прав вдвойне. И сильнейшему нужно подчиняться беспрекословно, что бы он не натворил, доказывая свои права на власть!

С одной стороны, такое мировоззрение лишало их инициативы, с другой было весьма выгодным для Конана. Кто бы еще отправился с ним в опасное плавание на юг, в мертвое море Му, грозящее забвением и мучительной смертью? Любой экипаж, особенно на разбойничьем судне, тут же взбунтовался бы, и новому вожаку пришлось бы перерезать большую часть мятежников, чтобы устрашить остальных. Но кхитайцы были не таковы: их предводитель, яшмовый ларец мудрости, приказал - и "Алый Дракон Горы Сянь Цзя" тут же направился к югу. Без возражений и вопросов, без споров и противодействия, без криков и стонов! Конан еще не решил, следует ли считать это проявлением безумной нерассуждающей отваги или столь же безумного доверия к нему, к почтенному отцу и предводителю, которому лучше ведомо, как поступать. Постепенно он и в самом деля ощутил себя отцом всех этих узкоглазых и желтокожих людей, этого клана Хо, потомственных морских разбойников, отличавшихся немалой свирепостью в бою и, в то же время, покорно ожидавших, когда капитан взрежет им живот, запустив туда голодную крысу. В этом беспрекословнои подчинении предводителю было что-то трогательное и детское, и Конан дал себе слово, что экипаж "Дракона" вернется домой. Он не хотел сгубить свое новое семейство среди гнилых вод моря Му.

Иногда он вел долгие беседы с Рана Риордой, то расспрашивая призрака о прежних временах, странствиях и пленении, то пытаясь выведать у духа, какая награда ждет его, Конана, потомка Отца Гидаллы, когда завершится необозримый путь от берегов Стикса и крепости Файон к неведомой земле за морем Му. Он полагал, что достоин самого щедрого вознаграждения - особенно за дни, проведенные на кхитайском судне, где ему приходилось питаться опостылевшей рисовой кашей, рыбой и жарким из крыс! За каждую съеденную крысу Рорта должен выложить по меньшей мере десять золотых - и не каких-нибудь иранистанских, а полновесных туранских!

Сейчас, когда путешествие подходило к концу, задумывался Конан и о том, как встретят его потомки Гидаллы, дальние родичи, обитавшие где-то на краю земного круга. Он вез им великое сокровище, могущественный древний талисман, способный оборонить их от многих бед, и мог рассчитывать на самую горячую благодарность. Наверно, его приветствуют вожди племени… будет выстроен почетный караул, сотня воинов в шлемах, похожих на витые раковины, со щитами, выложенными перламутром - такими, какие описывал Рорта… юные девушки, черноволосые, с синими глазами, поднесут ему чаши с вином… А потом будет пир! Пир, где подадут мясо оленей и кабанов, куски говядины с кровью, жареные бараньи ножки, пироги, колбасы и нежную копченую свинину! Он будет сидеть на почетном месте и насыщаться под трели флейт и рокот ситаров… или на чем там играют у потомков Гидаллы… И вино! Вино будет литься рекой!

А после пира его отведут в сокровищницу… Туда, где лежат богатства рода Гидаллы - созданное в Атлантиде, награбленное в Валузии, Коммории и Грондаре, заботливо перевезенное на южный материк… Мечи с изукрашенными самоцветами рукоятями, панцири из непроницаемой стали атлантов, золотые чаши и блюда, шейные цепи, сверкающие рубинами и изумрудами браслеты, расшитые жемчугом одежды, амулеты, дающие власть, силу и долголетие… И разве Рана Риорда не стоит всех этих сокровищ и пары красивых девиц впридачу? Стоит, безусловно стоит!

Каким же образом вывезти ему все эти богатства? Если "Алый Дракон" пробьется сквозь заросли мертвого моря, особых проблем не возникнет - корабельные трюмы вместительны, а команда трудолюбива и покорна. Но если он окажется на южных берегах без корабля? Дадут ли ему судно потомки Гидаллы? И дадут ли экипаж?

А почему бы и нет? Разве не найдется в роду Южного Ветра трех-четырех десятков молодцов, которые захотят посмотреть мир? Взглянуть на земли, от коих племя Гидаллы было отрезано многие тысячи лет? Насытить глаза свои видом необычного, странного, удивительного…

И в этом, как он чувствовал иногда, заключалась большая часть его собственной награды - то, что уже было получено им. Не золото и серебро, не драгоценные одежды, оружие и кубки, а необычное, странное, удивительное… Это уже принадлежало ему: и буйные кабаки Базры, и путь, свершенный под знаменем Львов Таглура, и вендийские джунгли, и развалины таинственного города, и благоухающий сандалом Прадешхан, и странствия на "Нефритовом Дельфине" и "Алом Драконе". Ему принадлежало все вино, какое было выпито за долгий путь, и все люди, которых он встретил - безразлично, плохие или хорошие; все, все они принадлежали ему, от рябого мунгана Саледа, распростертого мертвым в дорожной пыли, до прекрасной Оми Тана Арьяды, целовавшей его в своем княжеском дворце. И он помнил об этих людях и думал о них - но, разумеется, больше о тех, кто прилег к его сердцу - о Ние, Цветке, Который Распускается в Полнолуние, о старце Вадрапале, о прадешханской раджассе и купце Райзате. И воспоминания эти постепенно гасили другую память, тревожные и горькие мысли о погибшей Белит, о лишениях и неудачах, что выпали ему в Черных Королевствах, о мрачной стигийской темнице в замке Файон.